Открываю рот, хватаю воздух, но надышаться не могу.

В сумке трещит мобильник, а я не реагирую. Чужая женщина, которая пыталась напоить меня водой, берёт из моих рук сумку, достаёт из неё телефон и принимает вызов:

– Третья городская. Да. Приезжайте, – произносит на эмоциях. – Конечно, я не оставлю её одну! Да. Я побуду рядом, пока не приедете вы.

С кем она говорила? Плевать.

Ведь... мамы больше нет!

Я зарываюсь лицом в ладонях и издаю страшный крик, совсем не человеческий!

Чужие руки обнимают меня за плечи. Незнакомая женщина такая добрая, милосердная. Она пытается разделить мою боль, помогает не натворить глупостей, удерживая меня на месте, а я... Так хочу к маме, моей единственной и родной.

Врачи не успели её спасти. Остановка сердца, летальный исход... До приезда скорой помощи я оказала маме первую помощь, но, чёрт! Этого было не избежать, как оказалось. Мама долго болела ишемической болезнью сердца, а пару лет назад перенесла инфаркт. Помимо этого, бронхиальная астма, гипертония, атеросклероз сосудов головного мозга. Господи, да она всегда принимала лекарства вместе с завтраком, обедом и ужином, но...

– Не мо-гу! – срывается с моих губ то ли всхлип, то ли крик.

Не знаю, сколько проходит времени, но я продолжаю сидеть на лавочке в коридоре больницы, будто приклеенная. Надо идти домой! Там остался Санька с Русланом. Умом я всё понимаю, но поделать ничего не могу. Когда умер папа, было очень больно, потом боженька забрал сыночка, и я чуть не умерла сама, а мамочка меня спасла, схватила за руку крепко-крепко и повела за собой, но теперь...

Что со мной будет теперь!?

Видимо, я становлюсь неадекватной, потому что в коридоре появляются медики и уводят меня в манипуляционный кабинет. Усаживают на стул, заставляют выставить перед собой руку, а затем перевязывают её жгутом.

Я ничего не чувствую. Проникновение иглы в вену подобно комариному укусу. Знаю, совсем скоро мне станет спокойнее. Меня накачают транквилизаторами, и я ненадолго перестану сходить с ума.

На ватных ногах выхожу в коридор. Меня обнимает за талию медсестра и провожает до самой лавочки. Я только успеваю сесть на лавочку, как передо мной появляется Давид. Он ничего не спрашивает, не говорит. Просто раскрывает объятия, и я льну к его груди, зарываясь лицом на плече.

Не сдержавшись, плачу. Много. Громко.

Кажется, слёзы никогда не закончатся. Душу рвёт на мелкие куски, и я протяжно мычу, закусив губу.

– Диночка, идём, – он говорит ласково и тихо. Гладит ладонью мой затылок, а губами покрывает макушку. – Идём, пожалуйста.

Я подчиняюсь. Позволяю Давиду увести меня из больницы, а потом, оказавшись на улице, усадить на сиденье своего мерседеса.

В воздухе зависает напряжённая тишина. Давид бросает в мою сторону волнительный взгляд, а затем сразу возвращает его на дорогу.

– Дин, где Санька? – спрашивает Давид, вырывая меня из прострации.

– Дома.

– С кем?

– С Русланом, – отвечаю равнодушным тоном.

Давид ничего не говорит. Просто увеличивает скорость автомобиля, и теперь мы едем очень быстро, но меня это не пугает.

* * *

У меня случается истерика, стоит переступить порог квартиры. Родные стены вызывают слишком много эмоций. Здесь всё напоминает о ней, моей самой дорогой и любимой мамочке.

Перед глазами густой туман. Я утопаю в слезах, ничего не соображая. Давид усаживает меня на стул в кухне, о чём-то говорит с Русланом, но я не понимаю смысл их диалога.

– Дин, – зовёт Давид, а я не реагирую и тогда он хватает меня за плечи. Встряхивает, заставляя прийти в чувства. – Собери свои и Санькины вещи.

– Зачем? – шепчут губы.

– Я вас забираю. Поживёте пока у меня.

– Нет, – качаю головой.

– Дина! – Давид опускается передо мной на корточки, касается лица ладонью, а затем бережно стирает слёзы, льющиеся из моих глаз против воли. – Ты не можешь остаться одна, да я и не позволю. Я боюсь за тебя, Диночка, – тянет меня за руку и подносит её к своим губам.

За спиной Давида появляется Руслан. Он смотрит на меня странным взглядом, будто просит прощение. Его тёмные глаза блестят от слёз, а уголки губ опущены вниз.

– Дина, примите мои соболезнования. Я хочу, чтобы...

Давид не даёт ему договорить:

– Просто уходите. Дине сейчас не до вас.

– Но, – возражает Руслан.

– Уходите, – повторяет Давид, повысив тон голоса.

Руслан сдаётся и уходит, а я не вмешиваюсь, не пытаюсь его остановить. Сейчас мне действительно не до него. Мне бы пережить это необъятное горе, увидеть бы свет в конце тоннеля. Не представляю, как это сделать!

Давид одевает Саньку сам, а затем, отыскав дорожную сумку, складывает в неё одежду. Я молча сижу на кровати, наблюдая за всем со стороны. Всё происходит словно не со мной, не здесь и не сейчас. Знаю, надо взять себя в руки, надо встать с колен, на которые я упала, но… Не поднимается мне и всё тут!

Мы уходим. Давид закрывает входную дверь в квартире на замок, подхватывает Саньку на руки и вызывает лифт. Я следую по его пятам, понурив голову. В груди болит сердце. Щемит. Сжимается. Замирает.

– Прошу, – Давид открывает передо мной дверь мерседеса, и я сажусь на сиденье.

Пока мы едем по вечернему городу, Санька засыпает, поэтому Давид достаёт из машины спящего ребенка и несет его на руках до самой квартиры.

– Нужно снять штанишки, – произношу мысли вслух и порываюсь это сделать, но Давид кивает головой и раздевает Саньку сам.

Возможно, в любой другой раз я бы не вела себя подобным образом. Но видит бог, я не специально. Смерть мамы стала для меня очень сильным ударом, к которому я оказалась абсолютно не готовой.

Чёрт…

Да я сама мама и должна быть сильной, чтобы заботиться о сыне, но почему-то не могу.

Давид уводит меня из спальни, оставляя дверь комнаты приоткрытой.

– Есть хочешь? – спрашивает Давид, а я качаю головой. – Дин, когда ты в последний раз ела?

– Не помню, – пожимаю плечами.

– А спала?

– Не знаю.

Он тянется рукой к моим волосам. Заправляет за ухо локон, гладит ладонью макушку, а затем обнимает за плечи и притягивает к своей груди.

– Я с тобой, Диночка, – шепчет, – всегда буду с тобой. Ты можешь на меня положиться.

– Спасибо, – отвечаю я, глотая слёзы.

Давид разжимает объятия и уводит меня в зал. Усаживает на диван, укрывает мягким пледом, а потом, включив телевизор, ненадолго выходит из комнаты.