Дверь мне открыла баба Капа. Я удивленно воззрилась на нее.

— Ирина попросила посидеть с Катюшей, — сказала она. — Вот мы и сидим с Митяем.

— А где она?

— Не знаю. Оделась и ушла. — Соседка не смотрела на меня, вид у нее был растерянный.

— А когда же она ушла?

— Часа два уже будет…

— А когда придет, не сказала?

Баба Капа наконец взглянула на меня, но ничего не ответила, только вздохнула. Из комнаты доносился смех Катьки.

— Девка — золото, а не ребенок, — сказала она вдруг ни с того ни с сего. — И умненькая! — Она продолжала смотреть на меня, и в ее взгляде мне чудилось что-то… жалость? — Ладно, пойду я, засиделась. — Баба Капа возвратилась в гостиную, взяла на руки кота Митяя. Уже в прихожей сказала: — Ты, Лизавета, ежели чего, сразу зови. По-соседски. Ох, и тяжелый котяра вымахал, — жалуется она. — Аж спину ломит. Дармоед вымахал, да? — Она целует Митяя в голову. — Ах ты, горе мое луковое! Ах, ты ж разбойник!

Тяжело переваливаясь, баба Капа спускается на свой этаж, оставляя меня в недоумении. Я смотрю ей вслед. Что это с ней? Старая дворовая сплетница удивительно молчалива сегодня. А как же последние известия?

Катька радуется мне: «Ли-за!» Тянет ручки — я подхватываю ее. Она обнимает меня за шею. Забыла спросить у Капы, когда ее кормили. Ну да все равно. Поужинаем вместе.

— А ножками? — спрашиваю я и ставлю ее на пол. Она ковыляет, цепляясь за мою руку. Мы заглядываем в спальню, и я вижу сложенный белый листок на кровати, придавленный часами Иры — я узнаю золотой браслет.

Озадаченная, беру часы и листок. Разворачиваю. Это письмо. От мамы Иры. В нем всего лишь несколько торопливых строчек — неровный, какой-то детский почерк. Просматриваю бегло. Потом, не веря глазам, читаю еще раз. И еще.

«Дорогая Лизочка, дорогая доча! Так вышло, что мне нужно уехать. Катеньку оставляю пока у тебя. Ее документы в серванте в правом ящике. Не держи зла, доча. Я ж хотела как лучше, да такая уж я невезучая, видать, уродилась. Я очень люблю вас, мои любимые девочки. Если бы ты только знала, как я вас люблю! Твоя мама».

И в самом низу еще одна строчка. «Помни, что я тебе говорила!» И еще ниже: «Прости, Лизочка! Береги Катеньку!» И все.

В полном ошеломлении я опускаюсь на кровать. Катька, запрокинув голову, смотрит на меня, улыбаясь до ушей…

Павел Максимов сидел на веранде. Лениво думал, что надо бы сходить в дом за свитером — к ночи посвежело. И продолжал сидеть. Чай в синей кружке давно остыл. В воздухе витал запах сирени. Продолговатые кисти соцветий таяли в светлых еще сумерках.

Мысли его упорно возвращались к дурацкой стычке со Стасом. Ему бы не обращать внимания, Стас — ничтожество, пусть бы выделывался сколько влезет. А он не сдержался, обломал… много чести для этого подонка. И в итоге потерял работу. Причем неплохую. Ничего другого он делать не умеет. И перед Андреем неловко. Теперь на него особенно рассчитывать не придется.

Павел в душе надеялся, что бывший партнер позовет его обратно, предложит долю. Встреча с ним оставила тягостное впечатление — не привык Павел быть просителем, не стоял никогда с протянутой рукой. Но партнерства не предложил. Хотя Андрея можно понять. Кому охота связываться с… убийцей. Что там Стас кричал?

«Уехать бы, — думал Павел. — Куда угодно. Механики везде нужны. Начать с нуля. Бросить дом…» Он невольно взглянул на сад. Вечер был удивительно тихий — ни шелеста вокруг, ни звука, ни возни потревоженной птицы. Первая звезда зажглась на зеленоватом светлом небе…

Он вдруг понял, что никогда не уедет отсюда. Никогда. «Ну и черт с ней, с работой, — подумал Павел. — Найду другую, мне много не надо! Хоть нутрий буду разводить со Степаном». Он вдруг представил себя деревом, которе пустило глубокие корни… Тут ему, значит, и быть. Он испытывал странное, доселе незнакомое ему чувство удивительного покоя и равновесия…

Чуть слышно скрипнула калитка. Павел подобрался. На дорожке появилась неясная фигура. Человек подошел ближе. Это был Юра.

— Добрый вечер, — поздоровался он, останавливаясь перед верандой и ставя на землю большую сумку.

— Привет, — отозвался Павел обрадованно. Сегодня он был рад даже Юре, которого не любил за бесхребетность. — Заходи, чего встал. Сейчас мяса пожарим, чайку сделаем. Я еще не ужинал. Искать не будут?

— Я ушел из дома, — сказал Юра, не трогаясь с места.

— Как ушел? — не понял Павел.

— Насовсем ушел. — Вид у Юры был ошеломленный.

— А что… Маша?

— Я оставил записку.

Павел с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Если оставил записку, значит, удрал, а не ушел.

— Я тут уже три часа хожу, — сказал Юра. — Думаю.

— Совесть мучает?

Юра кивнул.

— Так, может, вернешься?

— Нет, — твердо заявил Юра. — Я не вернусь.

— Так и будешь стоять? Заходи. Вы что, поссорились?

— Нет. Но… я не могу так больше! Не могу, понимаешь!

— Понимаю-понимаю, что ж тут непонятного. Голодный?

Юра кивнул и сказал:

— Давай я картошку почищу. Ты считаешь меня подонком, да?

— Нет. Я бы с Машкой тоже не ужился. Я вообще удивляюсь, как ты с ней так долго продержался.

— Она хорошая, — бросился Юра на защиту жены. — Прекрасная мать и хозяйка.

— Так чего ж ты ушел?

— Больше не могу, — он развел руками. — Понимаешь… все деньги, деньги, деньги! Насобирать и купить… вот насобираем и купим… купим, купим, купим! В театр дорого, на юг дорого, удочку дорого. Даже в кино не ходим — зачем, когда есть телевизор?! И разговоры одни и те же: вон, у Милочки есть, и у Насти есть, и у Ларки, и у всех все есть, а у нас нет! И одно и то же, одно и то же! С утра до вечера… и вот!..

— Да, Машка такая, кого хочешь достанет. Она и малая была настырная. У тебя есть кто-нибудь?

— Нет, что ты! — Юра даже испугался. — Никого у меня нет. Я ушел, потому что… больше не могу. Лучше смерть!

— Смерть! Давай тогда картошку чисть. Посидим на веранде, у меня водка есть.

— Бегу! — обрадовался Юра. — А ты… правда не сердишься?

— Правда. Но только вряд ли у тебя получится, не сможешь ты. Завтра Машка прибежит, начнется крик…

— Может, мне уехать? — Юра остановился.

— Боишься?

Он кивнул.

— Вот смотрю я на тебя… — с досадой сказал Павел. — Ты принял решение? Достала тебя семейная жизнь? Ну, так и стой на этом. А с Машкой разбираться все равно придется. От нее просто так не убежишь. Главное — стой на своем. Понял?