Лю Седьмой не растерялся, сотворил под собой белое облако и поднялся над поляной, разбрасывая вокруг себя потешные огни. Закружились в небе голубые и разноцветные колеса, заплясали северные сполохи.

В ответ колдуны Драбадана вооружились какими-то продолговатыми сосудами, стали рассеивать из них морозную пыль и быстро погасили весь этот праздничек, а против Бедного Монаха выставили своего поединщика. Поединщик был почти голый, намазанный маслом и с одним глазом посреди лба.

«Расколдуй меня, дурила! — кричал неслышно Жихарь. — Я этого обормота на раз пришибу!»

Но Лю Седьмой и сам управился: первым делом, подпрыгнув, он с пронзительным криком носком башмака вышиб поединщику глаз, а потом уж делал с ним что хотел. Поверженный силач укрылся под юбкой ближайшей ведьмы.

Посрамленные чародеи посовещались, соорудили наспех в воздухе две громадные чьи-то ладони, и лапищи эти стали гоняться за Бедным Монахом по всей поляне, норовя прихлопнуть его, как моль. Лю Седьмой долго и успешно уворачивался, но потом ему это все надоело, он вытащил из бездонных своих рукавов кисть и в два приема намалевал на одной ладони поперечную черту, а на другой — крестик. Когда лапищи в очередной раз схлопнулись, между ними сверкнула молния и все колдовское устройство сгинуло, а в воздухе повис черный бублик.

Храпоидол воздел руки кверху, предлагая передохнуть.

— Мы убедились в твоих возможностях, мастер с Востока, — сказал он нарочито вежливо. — Осталось еще одно испытание — сможешь ли ты неживое учинить живым?

— Ничтожный упражнялся в этом искусстве в течение трех царствований у отшельников с горы Куньлунь, — и снова по своему обычаю Лю Седьмой поклонился — видно, не боялся, что спина переломится.

«Хоть ты и Седьмой, а дурак! — вдруг подумал фарфоровый Жихарь и отметил, что слова эти пришли откуда-то со стороны. — Разве же можно этим поганцам верить? Бить надо, пока не опомнились!»

Но тут Лю Седьмой указал на него и на Яр-Тура.

— Перед вами изображения двух воителей древности — богатырей Вэнь Шу и Ночжа, — сказал он. — А вот и третий их товарищ, известный Луаньняо, в образе петуха. Сейчас я прикоснусь к ним чудесным мечом и…

Увеличиваться в размерах оказалось делом болезненным, и Жихарь чуть не заорал, покуда все печенки-селезенки не стали на место.

А Яр-Тур не выдержал, рявкнул:

— Что за дурацкие шутки, сэр Лю?! Голова Принца при этом продолжала качаться с боку на бок.

— С виду похожи на живых, — сказал Храпоидол. — Но нужно убедиться, вправду ли они живые.

— Не шевелитесь, — тайком шепнул побратимам Бедный Монах. — И не сердите чародеев попусту.

И стали подходить драбаданские колдуны, трогать и щупать Жихаря и Яр-Тура, а один столь оказался любопытен, что насмелился пересчитать у Жихаря зубы во рту, но в итоге пришлось ему пересчитывать собственные пальцы, отмечая их убыток.

Не повезло и тем, кто попробовал погладить Будимира — на этом деле они крепко обожглись.

— Мы вполне убедились, — поспешно сказал Храпоидол. — И мы безмерно благодарны тебе, мастер с Востока, что ты осчастливил нашу землю своим посещением да еще привел с собой двух молодых воинов и священную птицу.

Кровь мудреца, героя и петуха — этого вполне достаточно, чтобы вызвать из бездны Беспредела даже самого Мироеда…

— Это он к чему? — насторожился Жихарь и вспомнил, что у Яр-Тура в ножнах сломанный меч.

— Пусть извинят меня высокочтимые мудрецы Драбадана, — зазвенел доселе мягкий голос Бедного Монаха, — но не в обычаях стремящихся к знанию такие поступки. Недаром сказал Совершенномудрый Лохань: «Оправляться перед изображениями богов — значит нарушать волю Неба…»

— Не ждал я такого вероломства от драбаданских друидов! — воскликнул.

Принц. — Состязание было честным, и сэр Лю как чародей на голову выше любого из вашего вшивого сброда!

— Все по уму, — поддержал Жихарь. — Заработал косоглазенький свое звание, давайте ему положенную отлику…

— Вас-то кто спрашивает, мешки с костями? — удивился Храпоидол. — Да, мастер с Востока умудрен, но со всеми разом ему не справиться. Мы, чародеи Драбадана, давно поняли, что вся сила — в купности и массовидности, этому нас еще сам старый Калиф-Тиф учил, а уж он знал в общем деле толк…

Жихарь перебирал в уме собранные на Разнозельной Делянке травы — ни одна сейчас помочь не могла, и рука сама потянулась не к мечу, но к золотой ложке.

— А вот это — отдай! — поспешно потребовал главарь. — Это тебе ни к чему, все равно ты с ней обращаться не умеешь…

— А тебе почем знать? — ощерился Жихарь. — Я самый первый неклюд на все Многоборье был!

— С тобой у нас даже последний ведьмачишка управится. Ну-ка, Ёшкин Кот, покажи ему!

Из кольца колдунов наружу выпихнулся ведьмачишка — должно быть, и вправду последний, потому что хуже и гаже его тут не было, даже при таком выборе.

Жихарь поднял золотую ваджру над головой, но, что надлежит говорить и делать, конечно, не знал. Тут и Медленное Слово не поможет — живо это слово растерзают на мелкие звуки здешние лиходеи.

Между тем ведьмачишка приближался, наставив на Жихаря корявый немытый палец с четырьмя суставами. Ведьмачишка долго шипел, готовился, наконец изронил тонким голосом:

— Юэсньюсэндуорлдрипорт!

— Да подавись ты словом этим! — гаркнул Жихарь и ложкой показал на оскорбителя.

Ведьмачишка охнул, схватился за крупный кадык, захрипел; и недолго хрипел, умертвился.

Драбаданские колдуны охнули.

«Вот оно как! — обрадовался Жихарь. — Теперь терпите!»

Он ложкой ткнул в сторону первого приглянувшегося колдуна:

— У того лопнет глаз, кто не любит нас!

Глаз взял и лопнул.

Колдуны разом забыли про свою хваленую купность, стали каждый себя ограждать тайными словами и знаками, а богатырь залютовал:

— Раздуй того живот, кто неправдой живет!

— Сип тебе в кадык, типун на язык, чирей во весь бок!

Еще пара колдунов завыла от боли.

— Чтоб тебя пополам да в черепья!

— Ступай пропадать; отойди да провались!

— Чтоб тебя повело да покоробило!

Жихарю словно кто подсказывал, кого из толпы надо покарать покруче, а кому и послабление сделать.

— Чтоб тебе ни всходу, ни умолоту!

— В поле тебе лебеды да в дом три беды!

— Чтоб твой двор заглох, и крыльцо травой поросло, и никто бы к нему дороги не торил!

— Будешь много колдовать — поломается кровать!

Еще несколько врагов покинули поляну с воплями: побежали восстанавливать разоренные Жихаревым словом хозяйства. Яр-Тур глядел на побратима с восхищением, Будимир подбоченился от гордости, а Бедный Монах кружился в мудреной пляске, которая тоже действовала на драбаданцев самым пагубным образом.