– Нуру аль-Алле виднее. Ему известно мое мнение, – сказал Сайид. – Я же не кахин. Я провидец только в том, что касается войны. Hyp аль-Алла силен; я считаю, что мы должны продемонстрировать его силу.

Наджиб снова вошел в михраб.

– Сайид, ты позволишь кахине поехать в Дамаск и встретиться там с американцами?

– Если такова будет воля Нура аль-Аллы, – натянуто ответил Сайид.

– Она будет такова, – сказал Наджиб. – Майша, возвращайся в дом своего мужа и приготовься к путешествию. Ты встретишь эту делегацию, а потом расскажешь мне о них. Тогда Hyp аль-Алла решит, как с ними быть.

Майша поклонилась, коснувшись лбом холодных плит. Она не поднимала глаз, но взгляд Сайида, когда она проходила мимо него, обжег ее.

Когда она ушла, Наджиб покачал головой при виде недовольной мины своего военачальника.

– Ты считаешь, что я предпочитаю твою жену тебе, друг мой? Ты обиделся?

– Она твоя сестра и кахина, – отозвался Сайид безразличным тоном.

Наджиб улыбнулся – провал рта, словно дыра в сияющем лице.

– Позволь узнать, Сайид, мы и вправду настолько сильны, чтобы поступить, как ты предлагаешь?

– Иншалла, разумеется, ведь я не стал бы говорить, если бы не думал так.

– И где же будет легче исполнить твой план – в Дамаске или здесь, у нас, в удобное для нас время?

Сайид понимающе ухмыльнулся.

– Ну конечно здесь, Hyp аль-Алла.

Вторник, 3 февраля 1987 года, Дамаск

Гостиница располагалась неподалеку от Сук аль-Хамидийя[47]. Даже сквозь стрекот допотопного компрессора кондиционера Грег слышал кипучий шум рынка. Сук – базар – пестрел тысячами красочных джеллаб[48]вперемешку с черными пятнами женских покрывал. Толпа заполняла узкие проходы между цветастыми навесами лотков и выплескивалась на улицы. На соседнем углу водонос расхваливал свой товар: «Атхен, таа сауби!» – «Если хочешь пить, подходи ко мне!»

– Можно подумать, что дикой карты никогда и не было. И двадцатого века тоже, если уж на то пошло, – заметил Грег.

– Это потому, что Hyp аль-Алла позаботился о том, чтобы ни один джокер не осмелился и носа высунуть на улицу. Джокеров здесь убивают. – Сара, нежившаяся в постели, чистила апельсин на свежий номер «Аль-Баас», правительственной сирийской газеты. – Помню одну историю, которую переслал нам наш внештатный корреспондент. Одного джокера поймали с поличным на базаре – он воровал еду. Его закопали в песок так, что осталась торчать одна голова, а потом забросали камнями. Судья – он, кстати говоря, состоял в секте Hyp – настоял на том, чтобы бросали только маленькие камешки, чтобы у джокера перед смертью было достаточно времени подумать о своих многочисленных грехах.

Грег запустил пальцы в ее спутанные волосы, осторожно запрокинул ей голову и поцеловал в губы.

– Поэтому мы и здесь, – сказал он. – Поэтому я и надеюсь встретиться с этим Светом Аллаха.

– Ты с самого Египта на взводе.

– Я считаю, что это очень важная остановка.

– Потому что Ближний Восток будет одной из важнейших забот следующего президента?

– Ах ты, маленькая нахалка!

– «Маленькую» я воспринимаю как комплимент. Но «нахалка» звучит не очень-то любезно. А ложь я нюхом чую.

Она наморщила нос и засопела.

– То есть я могу рассчитывать на твой голос.

– Поживем – увидим. – Сара сбросила одеяло, уронив на пол «Аль-Баас» вместе с апельсином и очистками, и сжала руку Грега. Она легонько поцеловала его пальцы и провела его ладонью по своему телу. – Что ты собираешься им предложить? – поинтересовалась она.

– Я пойду на все.

«И это правда. – Кукольник слегка пошевелился в нетерпении. – Если я сделаю из Нура аль-Аллы марионетку, то смогу влиять на его действия. Я смогу сесть с ним за стол переговоров и заставить его подписать все, что угодно. Хартманн – выдающийся миротворец, всемирный гуманист. Hyp аль-Алла – ключ к этому региону. С ним и еще несколькими лидерами…»

Сара засмеялась грудным смехом.

– Что, нет такой жертвы, которая была бы слишком велика, а? – Она снова рассмеялась и перевернула его так, что он оказался на ней. – Мне нравится, когда у мужчины есть чувство долга. Что ж, начинайте привлекать мой голос на вашу сторону, сенатор. Только на этот раз, чур, тебе лежать на мокром!

Несколько часов спустя в дверь осторожно постучали. Грег стоял у окна, глядя на город, и завязывал галстук.

– Да?

– Это Билли, сенатор. Прибыла кахина с сопровождающими. Я уже сказал всем остальным. Проводить ее в конференц-зал?

– Минуту.

Сара тихонько сказала в открытую дверь ванной:

– Я спущусь к себе в номер.

– Ты вполне можешь задержаться здесь еще ненадолго. Билли позаботится о том, чтобы никто не заметил, как ты будешь выходить. Потом будет пресс-конференция, ты, наверное, захочешь через полчасика к нам присоединиться. – Грег подошел к двери, чуть приоткрыл ее и что-то сказал Билли. Потом быстро подошел к двери в смежный номер и постучал. – Эллен? Кахина уже идет.

Эллен вошла, когда он надевал пиджак; Сара причесывалась. Миссис Хартманн автоматически улыбнулась ей и кивнула. Грег ощутил в душе жены слабое раздражение, искру ревности и позволил Кукольнику разгладить эту неровность, затушевать ее холодной меланхолией. Ему почти не пришлось прилагать усилий: Эллен с самого начала не питала иллюзий относительно их брака – они поженились потому, что она была Бонстелл, а все Бонстеллы Новой Англии всегда так или иначе участвовали в политике. Она умела изображать из себя жену-единомышленницу, знала, когда встать у него за плечом, знала, что говорить и когда говорить. Она мирилась с тем, что «у мужчин есть свои нужды», и не возражала против этого – до тех пор, пока Грег не афишировал их и не мешал Эллен крутить свои романы. Что и говорить, жена относилась к числу самых податливых его марионеток.

Нарочно, исключительно ради удовольствия, которое доставляла ему скрытая неприязнь Эллен, он обнял Сару. В присутствии официальной соперницы она вела себя скованно.

«Я могу изменить это, – шепнул ему Кукольник. – Видишь, сколько в ней страсти. Совсем небольшой поворот – и я мог бы…»

«Нет!» Сила собственной реакции удивила Грега.

«Мы не принуждаем ее ни к чему. Мы ни разу не тронули Суккубу, и Сару тоже не тронем».

Эллен невозмутимо смотрела, как они обнимаются, и улыбка все так же играла у нее на губах.