Мне теперь, скорее всего, придется в другой город переехать. Или вообще из сраны сбежать.

Это так ужасно. Позорно. Отвратительно. Страшно.

Хочу проснуться, и чтобы это просто оказалось сном. Прошу.

Я щипаю себя несколько раз за руку и боль подтверждает худшее — все это реальность.

У Мирона Марковича инфаркт, Рома теперь будет от меня держаться как можно дальше, все меня будут презирать, считая что я за деньги согласилась выйти замуж за Багирова, притворяясь влюбленной в него. И никто никогда не узнает, что я и в самом деле его любила.

Безумно. Всем сердцем. И мечтала о том, что стану ему настоящей женой.

Несколько часов водитель просто кружит по городу, а я обливаюсь слезами в лимузине, который должен был отвезти нас с Ромой в аэропорт. Я так и не узнаю, какое место Рома выбрал для медового месяца. От этого ещё горше становится, хотя на самом деле это такая мелочь в сравнении со всем случившимся.

Наконец-то я понимаю, что не могу провести весь день в машине, к тому же я точно помню, что аренда у нас проплачена до полуночи. Опускаю шторку-стекло и называю водителю адрес своего похоронного бюро. Отлично место, чтобы закончить сегодняшний день, и похоронить несбывшиеся мечты и ожидания. Вспоминаю, как Мирон Маркович шутил насчёт того, что теперь он спокоен насчёт своих похорон, потому что полностью мне доверяет, и начинаю реветь с новой силой.

А вдруг отец Ромы умрет? И все из-за меня. Господи, как же я отвратительно себя чувствую.

Я нахожу в салоне лимузина салфетки и пытаюсь привести себя в порядок. Вспоминаю, что в кабинете у меня есть сменная одежда и это не может не радовать. Хочется как можно быстрее стянуть с себя это проклятое платье. Сложно поверить, что совсем недавно я восторгалась его красотой. Сейчас все кажется мне уродливым платье, свадьба, наша ложь, я сама.

До моего здания остаётся всего два квартала, когда позади внезапно слышатся сирены. Лимузин перестраивается, освободив полосу для двух пожарных машин и скорой помощи, что промчались мимо нас на скорости. Я провожу их взглядом и снова возвращаюсь к нерадостным мыслям.

Как теперь жить? Как людям в глаза смотреть? Что теперь будет с нами с Ромой?

Мы заворачиваем за угол и машина резко останавливается, не доехав до моего адреса.

Шторка опускается, мы с водителем встречаемся взглядами в зеркале заднего вида.

— Простите, но дальше проезд перекрыт. Впереди пожар.

— Пожар? — спрашиваю удивлённо, пытаясь рассмотреть через окно, что происходит, но видно лишь чёрный дым вдалеке. Я взволнованно гадаю, какое здание могло бы загореться. — Я тогда здесь выйду. Спасибо большое.

Я открываю дверцу и босиком ступаю по грязному асфальту. Делаю несколько шагов в направлении скопления людей и резко замираю. Потому что здание, из которого во всю валит дым, а из окон вырываются языки пламени мое похоронное бюро.

Глава 33. Роман

— Как найдете ее, сразу везите в старый офис на Песчаной, я приеду следом. И проследите, чтобы в прессе появилось как можно меньше информации о сегодняшнем прецеденте. Сместите ракурс с фиктивного брака на то, что отцу стало плохо прямо посреди свадьбы, — я замечаю, как из палаты вышел доктор и Костя резко подскочил со своего места. — Все, до связи.

Я быстро иду к брату, который уже беседует с врачом.

— Что с папой? — спрашиваю взволнованно. Чувствую себя отвратительно из-за произошедшего. Мне еще предстоит разобраться, как Дина прознала о наших с Мирой фиктивных отношениях и откуда у нее договор, о котором знал только я, Мира и Влад.

— Не волнуйтесь, у него из-за пережитых эмоций подскочило давление. Я рекомендую на несколько дней Мирону Марковичу остаться в клинике. Я приписал ему капельницы и еще несколько препаратов, которые нужно будет принимать в течении двух месяцев. Причин для волнений нет, с ним все будет хорошо, — заверяет нас Валентин Петрович.

— Слава богу, — выдыхаю, потирая переносицу. Костя тоже расслабляется, Лялечка рядом перестаёт реветь, растирает слёзы и остатки макияжа по лицу. — К нему можно?

— Да.

Я делаю шаг к двери, целующую в палату, но Костя дергает меня за рукав, останавливая.

— Не думаю, что это хорошая идея. Пусть отец немного придет в себя, потом встретишься с ним. Твоя выходка могла стоить нам слишком дорого, Рома. Ты в семье всегда был самым рассудительным и серьезным. Последнее, чего мы от тебя ждали разыграть с девушкой любовь перед семьей. Мира казалась мне такой порядочной, но оказывается это все было ради денег.

— Не смей так говорить о ней. Может я в чем-то и был не прав, но она здесь ни причем. Иди к отцу и убедись в том, чтобы он поверил, что вся грязь, вылитая на нас репортерами, была лишь провокацией. Я поговорю с ним завтра, мне нужно решить еще кое-какие важные дела.

Я резко разворачиваюсь и иду к выходу. Волнение за отца постепенно ослабевает и теперь все что я чувствую всепоглощающий гнев. Мне хочется уцепиться за тонкую шейку Дины и мучить ее, чтобы просила о пощаде. У меня нет ни капли сомнения, это ее рук дело. Не зря она столько времени рядом вертелась, вынюхивая что-то.

Я сажусь в автомобиль и одновременно с этим мне приходит сообщение от начальника службы безопасности, что Дина у них, ее везут на Песочную.

Старый офис, в котором уже долгое время хранится всякая макулатура и нерабочие компы, встретил запахом сырости, паутиной и пылью. А еще громкими угрозами Дины в сторону моих ребят.

Нужно было ей кляпом рот заткнуть, мой голос заставляет слишком борзую Дину резко замолчать. Ее испуганный взгляд встречается с моим и она сразу же расслабляется.

Стоило бедняжке понять, кто ее похитил, страх явно начал отпускать.

Она почему-то думает, что если это я, то ничего ей не сделаю.

Очень зря.

— Что это ты за спектакль разыграл с похищением? — на ее лице появляется кривая улыбочка, но неуверенность скрыть у нее не получается. Она привязана к стулу и обездвижена. Надеюсь, за те полчаса, что она провела здесь в неведении, успела испугаться до чертиков и начать прощаться с жизнью.

— Я бы на твоем месте не радовался так моему появлению, — я нахожу в углу табуретку, переношу ее и с грохотом ставлю напротив Дины. Стряхиваю пыль и присаживаюсь, склонившись вперед к девушке. — Ты ведь знаешь, как ревностно я отношусь к тому, что принадлежит мне? И как ненавижу,