– Но ведь теперь-то знаем?

– Теперь знаем и отомстим! Кровью врага мы смоем свой позор!

– Это только «начало мук родин», – вмешался в разговор пожилой воин, по-видимому, начитанный, – самое страшное еще впереди. Захватив князей, оставив нас без главы, враг закроет наши церкви, изорвет наши евангелия, растопчет наши святыни и затем скажет: «Поклоняйтесь огню и солнцу, вот ваши боги!» Нас заставят говорить по-персидски и молиться по-персидски, ибо таков язык их богов. Наши хижины обмажут коровьим пометом, потому что таков их обычай. Нам не позволят хоронить покойников, ибо такова их вера. Наши храмы осквернятся дымом и чадом языческих жертвоприношений.

– А кто им позволит? Кто согласится? – раздались голоса.

– Заставят… палкой и плетью заставят, – сказал пожилой воин, качая многозначительно головой.

Один из молодых воинов, лежавший у костра, поднял голову и, широко раскрыв глаза, проговорил:

– Конечно, если мы будем сидеть сложа руки, нас за уши выволокут к огню и скажут: «Склони голову, это твой бог». Но я никому не позволю войти ко мне в дом и тащить меня за уши.

– Они уже вошли в наш дом, – ответил пожилой воин. – Не они ли похитили нашу госпожу?

– Они – изменники!

– Но ведь они находятся у нас в доме, они наши родичи.

– Тот, кто изменил, не наш родич! Мы перебьем всех изменников, будь то отец или брат.

– Перебьем, – подхватили остальные.

– Это мы еще увидим, – сказал старик. – А сейчас надо подумать о нашей княгине. Пока княгиня Рштуника в руках врага, на нас лежит позор.

– Горе нам, – добавили остальные. – Князь увел с собой многих из наших храбрецов. Бог ему поможет: он найдет княгиню и вернет ее нам. Велика будет наша радость.

Разговор шел о Рштуникской княгине Амазаспуи, которая во время осады острова Ахтамар исчезла из княжеской семьи. Ее супруг, нахарар Гарегин, отправился на поиски жены, захватив с собой часть своих войск.

Все вдруг замолчали: по горам пронесся отдаленный рев, напоминавший рыкание тигра; он повторился несколько раз. Воины схватились за оружие и, вскочив, стали напряженно вглядываться в темноту.

– Сюда идут люди, – сказал один.

– Это кричат наши ночные дозорные!

В лагере возникло легкое волнение. Собаки стали сердито рычать.

Спустя немного времени к лагерю подъехала ночная стража. Она вела какого-то человека со связанными за спиной руками, его шея была затянута арканом, за который его тянули. Лицо было в синяках от побоев.

– Шпион! – закричали дозорные.

– Сжечь его на костре! – раздались голоса.

Пленник упорно молчал. Он хладнокровно глядел на дозорных и на людей, стоявших у костра. Его лицо выражало бесстрашие смелого человека.

– Сжечь! – повторила в один голос толпа.

В костер уже подбросили дров, когда пленник зашевелился и спокойно сказал:

– Вы не можете сжечь меня без разрешения княжны Рштуникской.

Все переглянулись. Он продолжал:

– А быть может, я ни в чем не виновен.

– Что делает ни в чем неповинный человек около нашего лагеря ночью? – спросил его.

– Это не ваше дело. Ведите меня к княжне! Пусть она рассудит.

– Княжна почивает, ее нельзя тревожить.

– Подождите до утра, пока она проснется.

– Да кто ты? Откуда? Как тебя звать?

– Я ничего вам не скажу.

Шум и крики долетели до белой палатки; полог несколько приоткрылся и снова опустился. Все посмотрели в ту сторону.

– Княжна еще не спит!

Через несколько минут одна из старых служанок княжны подошла к костру и спросила о причине шума. Узнав, в чем дело, она удалилась, но вскоре вернулась с приказанием от княжны привести к ней шпиона. Накрепко связанного пленника потащили к палатке.

Белая палатка представляла собой легкий подвижной дворец со всеми удобствами. Она состояла из многих частей, разделенных между собой занавесками. В каждом отделении жили служанки княжны соответственно их должностям. В одном жила ее прислуга, в другом – наставницы и воспитательницы, в третьем находилась опочивальня, в четвертом – приемная.

Княжна еще не спала, хотя было уже за полночь. Одетая, она сидела одна на тахте в своей опочивальне. Медный светильник, подвешенный к столбу на тонкой цепочке, похожий на сказочную птицу, освещал своим слабым мигающим светом бледное лицо княжны. Она была грустна, как ангел печали. Золотистые косы, краса рштуникских девушек, небрежно лежали на ее изящных плечах. В глазах светилась глубокая печаль.

Что волновало ее нежное сердце, созданное для радости, постоянного веселья? Тяжелые думы лишили ее сна и покоя. Она думала о разрушенных замках своей страны, о пропавшей без вести матери, которую она любила с детской привязанностью, думала о страданиях отца, подвергающего себя страшным опасностям ради освобождения любимой жены. И, наконец, она думала о Самвеле, от которого давно не получала никаких известий. Чем объяснить его молчание? Ее охватывала дрожь, особенно когда она вспоминала, что причиной всех ее бедствий был отец того человека, которого она так сильно любила и чья любовь делала ее такой счастливой и радостной. А он?.. Самвел… Не изменился ли он? Как он относится к поведению отца? Эти вопросы до безумия волновали бедную девушку. Ее душа, полная сомнений, не находила себе покоя и утешения. Если Самвел остался верен ей и ее роду, то, значит, он должен идти наперекор своему отцу, всей душой ненавидящему род Рштуни. Он может лишиться всего ради любимой девушки. Но способен ли он на такую жертву, которая разрушит его счастье и его будущее?.. И вправе ли она принять эту жертву, лишая тем самым прямого наследника дома Мамиконянов его родового наследства? Разве ее любовь сможет заменить ему эту огромную потерю – ему, человеку, обладающему высшими достоинствами, имеющему право всегда быть счастливым?

Книжная была охвачена этими горькими размышлениями, когда шум, поднявшийся в лагере, привлек ее внимание.

В часы уединения печальные мысли не раз волновали ее чувствительную душу, но когда этого требовали обстоятельства, она умела проявлять достаточное хладнокровие, необходимое при ее положении и знатности рода.

Когда пленника привели к палатке, княжна поднялась с тахты, позвала служанок и в их сопровождении вышла в приемную. Она была в трауре, и потому ее лицо было закрыто черной вуалью.

В приемной стояло пышное сиденье. Она села на него, служанки встали по обе стороны, поодаль разместились придворные. Она приказала слугам зажечь факелы и откинуть полог шатра. Толпа, стоявшая перед палаткой, вся, как один человек, склонилась перед княжной приветствуя ее.

Пленника вывели вперед.

– Кто ты? – спросила княжна.