Штабной катер лихо пересек Северную бухту и встал у причала Графской пристани.

Мы не успели сделать и одного шага по широкой и нарядной лестнице, как над Севастополем появились самолеты противника.

Вой сирен и стрельба береговых и корабельных батарей рвали на части воздух, сотрясая весь город.

Самолеты шли на большой высоте. Маршрут их полета отмечался в небе кроками снарядных разрывов. Осколки гулко шлепались на пристань.

Хамадан кивком предложил подняться по лестнице к портику Графской пристани.

Пока мы стояли под портиком, спасаясь от осколков, вспомнился Кишинев…

Тихий степной городок в Бессарабии я покинул 5 июня, то есть три месяца тому назад, когда на нашей земле никакой войны еще не было, когда о ней говорили лишь политики да обозреватели официозов. Теперь-то нам известно, что это был обманчивый штиль: гитлеровский генштаб уже имел, и притом во всех деталях, план нападения на СССР. В соответствии с этим планом были приведены в боевую готовность и придвинуты к нашим границам гитлеровские войска.

В это же самое время и Япония вела отягощенные протокольно-процедурными маневрами переговоры с США.

Одновременно с переговорами большое соединение японских военных кораблей и военно-воздушных сил, сосредоточенных у острова Сиоху (Тихий океан), под командованием адмирала Нагумо проводило приближенные к боевым условиям репетиции внезапного нападения на Жемчужную гавань, самую ценную для Америки гавань во всем Гавайском ожерелье. Здесь стоял дальневосточный флот Соединенных Штатов.

Командиры кораблей порой жаловались на тесноту в гавани. Особенно в те часы, когда флот возвращался из длительного крейсерства и моряки, спеша в бары и бордели, без должного терпения выносили сложность швартовок и постановки на якоря. Зато офицеры японской разведки, служившие на американских военных кораблях поварами и вестовыми у командиров, считали Жемчужную гавань идеальной для будущих подвигов японских военно-морских и военно-воздушных сил.

Все это трагически впоследствии подтвердилось.

Страшно подумать, что в то время, когда морской бомбардировщик доставил нас с Хамаданом в Севастополь, американцы, пристально следившие за развитием военных действий на нашей территории и втуне радовавшиеся, что война их не затрагивает, не имели ни малейшего понятия о том, что не более как через сто дней три с половиной тысячи американских матерей в течение одного часа потеряют своих сыновей. И это будет лишь первая жертва за беспечность.

Однако в те дни и я, советский журналист, на земле которого свыше семидесяти дней уже лилась кровь, тоже не предполагал, что война скоро примет мировой характер.

Может быть, потому не думал об этом, что сама война казалась противоестественной – ведь она оторвала от дела миллионы людей: остались стоять несжатыми хлеба, незаконченными плавки в мартенах, неотдоенными коровы, незаконченными книги… И я был вынужден бросить незаконченную работу: еще с осени 1940 года готовился к радиопередаче из Кишинева о первой годовщине освобождения Бессарабии, где я пребывал в качестве специального корреспондента «Последних известий» Всесоюзного радио.

Бессарабия была освобождена 28 июня 1940 года, и тогда же Кишинев стал столицей Молдавской Советской Социалистической Республики.

Старинный южнорусский городок с зелеными улицами в белых цветущих акациях особенно хорошо выглядел в раннюю летнюю пору. Белый собор с каменной дорожкой, расстеленной под аркой звонницы до самых архиерейских палат, тенистый парк с памятником Александру Пушкину, старинное здание суда с узорного литья чугунными ступенями парадной лестницы, где без малой доли удивления можно было вообразить себе встречу с Павлом Иванычем Чичиковым… А впрочем, для описания Кишинева того времени нужно было вымаливать у Музы волшебное перо! К сожалению, оно не всем дается!

Празднование освобождения Бессарабии было назначено на 28 июня 1941-го, а уже 22-го над республикой летали фашистские самолеты. Сейчас Бессарабия в руках у немцев. Между прочим, впервые я увидел их примерно за месяц до начала войны. Готовясь к празднику, я однажды вместе с начальником погранвойск генералом Никольским попал на одну из застав на реке Прут. Здесь я и увидел их…

Граница была закрыта туманом. Он висел густо и был похож на намокшие рыбацкие сети. С той стороны реки доносились голоса, смех, какие-то выкрики на чужом языке. Когда туман развеялся и проглянуло солнце, генерал потребовал бинокль, и ему подали его; он глубоко вздохнул и процедил сквозь зубы, разглядывая тот берег: «Та-а-ак-с!» И вскоре передал мне бинокль: «Смотри, корреспондент, что делается на белом свете – прямо на глазах, как у себя дома, гитлеровцы на румынской земле располагаются…»

Во второй раз немцы встретились мне в Риге.

В конце мая 1941 года, когда я уже был готов к праздничной передаче, неожиданно получил задание выехать в Ригу и дать ряд корреспонденций. Ехал я через Черновцы – Львов – Подзамчу на Вильнюс и далее через Шяуляй и Ригу. В Рижском порту стояло много немецких судов. Они грузились зерном. У судов шныряли, в серо-зеленых шинелях, противные, как портовые крысы, гитлеровцы. Они торопили грузчиков и суперкарго – грузовых помощников.

– Шнель! Шнель! – слышалось то и дело у сходен и пакгаузов, из которых текло по транспортерам в трюмы пароходов чистое, золотистое зерно.

В припортовых кабачках, заполненных кочегарами, матросами и грузчиками, стоял гул. Грузчики вопрошали: «Чего это мы хлеб грузим фашистам? Да еще в три смены!.. Они же запасают наш хлеб для войны!..»

…Однако торговые обязательства тогда, за несколько недель до начала войны, выполнялись неукоснительно.

Возвращался из Риги я тем же путем. Остановок нигде не делал, но и во время кратких стоянок во Львове, Черновцах и Унгенах чувствовалось, что война подходит к нам все ближе и ближе.

…Десять дней я не был в Кишиневе, а как тут все изменилось! На центральной Александровской улице появились цветы, напротив собора открылся фирменный магазин Главкондитера с великолепным ассортиментом шоколадных наборов, плиточного шоколада и конфет. А тортов сколько! Пирожных! Рядом, за большими зеркальными окнами, во вновь отделанном помещении открылось кафе. Улыбчивые красотки разносили кофе и сладости, как в Лондоне у Лайонса!

Открылись фирменные магазины, отделанные полированным деревом и зеркальным стеклом: Ювелирторга, ТЭЖЭ, Главтабака, – столица продолжала готовиться к празднику. Да и периферия не отставала: в селах белили хаты, чинили крыши, ремонтировали местные дороги и мосты и даже подбеливали стволы придорожных деревьев. Штукатуры и маляры всюду были нарасхват. В общем, здесь не чувствовалось той нервозности и того тревожного ожидания военных событий, которые я наблюдал в Прибалтике и в некоторых приграничных городах.

В театрах шли репетиции, композиторы писали новую музыку, художники работали над эскизами для праздничного украшения столицы республики и помогали мастерам шитья готовить из нежнейшего гаруса панно для павильонов Молдавии на выставке в Москве.