Вяземский пригласил его зайти как-нибудь утром. И вот однажды Полевой явился, когда у князя уже сидел его старинный, еще допожарных времен приятель, граф Михаил Юрьевич Виельгорский. С обычной для него вкрадчивой мягкостью Виельгорский спросил у Полевого, что он теперь, после ухода из «Вестника Европы», поделывает.

— Да покамест ничего, — отвечал Полевой.

— Зачем не приметесь вы издавать журнал?

Полевой взглянул на хозяина дома, покраснел, заерзал и забормотал что-то насчет недостатка средств и подготовительных пособий… Но Виельгорский как будто лично был заинтересован в этом самом журнале — неожиданно пылко начал уверять Полевого в том, что Вяземский с друзьями его обязательно поддержат. «Дело было решено, — писал Петр Андреевич. — Вот так, в кабинете дома моего в Чернышевом переулке, зачато было дитя, которое после наделало много шума на белом свете».

Полевой тоже оставил воспоминания о начале сотрудничества с Вяземским. В 1839 году он писал: «Когда начал я издавать журнал — была ли тогда эпоха журналов? Не думаю; в Москве сиротел тогда «Вестник Европы», совершая уже двадцать третий год своего существования; в Петербурге тринадцать лет издавался «Сын Отечества», а за ним шли только в Москве «Дамский журнал», да в Петербурге «Благонамеренный», по своим особенным колеям… (Полевой забыл еще «Отечественные записки». — В. Б.). Мне казалось, что надо было оживить, разогреть журналистику русскую, как лучшее средство расшевелить нашу литературу. Не знаю, успел ли я, но, по крайней мере, толпой явились после того Атенеи, Московские Вестники, Галатеи, Московские Наблюдатели, С.-Петербургские Обозрения, Северные Минервы, и почти все брали форму и манер с моего журнала… Важнейшие вопросы современные были преданы критики, объем журналистики раздвинулся, самая полемика острила, горячила умы, и, по крайней мере, в истории русских журналов я не шел за другими».

«Начал я издавать журнал… Мне казалось… Успел ли я…» И ни разу — мы. Полевой пишет, что «не шел за другими», но в начале деятельности нового журнала он именно что послушно шел за опытным Вяземским, присматривался к нему и ловил на лету его идеи. Младший брат Полевого Ксенофонт вспоминал, что Николай приносил Вяземскому все свои ранние статьи: «Некоторые с начала до конца были написаны князем, некоторые он переделывал почти совершенно». Более того, именно Вяземский дал журналу название «Московский телеграф», он добивался разрешения на выход очередной книжки в цензуре, он обеспечил журналу в полном смысле слова элитный набор сотрудников. Иной номер наполовину был заполнен самим Вяземским или материалами, которые он раздобыл. И благодаря Петру Андреевичу, его умелой руке «Телеграф» быстро пошел в гору, стал самым читаемым в России журналом… Обо всем этом Полевой в 1839 году не упоминает — бывшие союзники к тому времени давно уже враждовали. Коалиция Вяземского с Полевым оказалась непрочной и неглубокой… Сам князь Петр Андреевич вспоминал о нем так: «Полевой был просто смышленый русский человек. Он завел литературную фабрику на авось, как завел бы ситцевую и всякую другую мастерскую. Не очень искусный и совестливый в работе своей, он выказывал товар лицом людям, не имеющим никакого понятия о достоинстве товара. Опять как русский человек, надувал он их немножко, как следует надувать русских потребителей».

Но в 1824 году все друзья-литераторы приветствовали начинание Вяземского. Совсем немногие решались тогда браться за такое нешуточное дело, как журнал, и мало у кого оно хорошо получалось. Давно отошли от журналистики Карамзин и Жуковский. Арзамасский журнал, о котором столько шуму было в 1817 году, не сложился. А издатели 20-х (не все, конечно) уже меньше думали о пользе и просвещении читателей и все больше заботились о том, как бы положить себе в карман барыш… И к тому же — журнал, а не альманах… Вот это действительно ново: журналов было мало, все старые, и к ним давно уже привыкли. Литературу захлестнула мода на альманахи — «Полярная звезда» Рылеева и Бестужева, «Мнемозина» Кюхельбекера и Одоевского, «Северные цветы» Дельвига, «Русская Талия» Булгарина, «Новые Аониды» Раича… «Альманашникам» было легче: собрал материалов на книжку — и тиснул, не заботясь о периодичности… На альманахи не объявлялась подписка… Журнал же нужно ставить на серьезные коммерческие рельсы. Разрешение на издание Полевому дали быстро: министр просвещения Шишков захотел поощрить «истинно русское» дарование из народа. Вяземский, сам себе удивляясь (откуда брались энергия и силы?), закрутился: быстро залучил в новорожденный «Телеграф» Жуковского, Козлова, Владимира Одоевского… Огромную помощь оказал ему Александр Тургенев — много лет спустя, в 1840-м, Вяземский даже заметил, что «его (Полевого. — В. Б.) журнал держался мной, письмами и книгами Тургенева, мне сообщаемыми»… Потом добавились Николай Языков, Иван Киреевский, Евгений Баратынский. Разве что Пушкин сразу отнесся к «Телеграфу» скептически, даже назвал его «вралем и невеждой», но тем не менее напечатал в журнале десять произведений, и все впервые… «Телеграф» стал к тому же первым русским журналом, помещавшим новости из Европы и обзоры литературных процессов в разных странах, включая такие экзотические, как Северо-Американские Соединенные Штаты, Персия и Китай… Рубрики журнала назывались «Изящная словесность», «Наука и искусство», «Критика и библиография», «Известия» и «Смесь», печатались также картинки парижских мод. Выходил «Телеграф» два раза в месяц и приносил Вяземскому 10 тысяч рублей ежегодно.

Успех к журналу пришел сразу, и успех большой, не сиюминутный. Успех — конечно, в журналистском смысле слова: «Телеграф» не только хвалили, но и ругали почем зря, и сдержанно поругивали, и выжидательно на него смотрели. Например, Александр Бестужев в «Полярной звезде» отозвался так: «В Москве явился двухнедельный журнал Телеграф, издаваемый г. Полевым. Он заключает в себе все; извещает и судит обо всем… Неровный слог, самоуверенность в суждениях, резкий тон в приговорах, везде охота учить и частное пристрастие — вот знаки сего телеграфа; а смелым владеет Бог — его девиз». Не было недостатка в досаде, зависти и брани… Словом, вокруг журнала был шум. Что для успеха и требуется.

…Первый номер «Телеграфа» появился в продаже 8 января 1825 года. На другой день, 9 января, Николеньке Вяземскому, который вроде бы пошел после южных купаний на поправку, вдруг стало худо. Он умер на руках матери, несмотря на все усилия лучших одесских врачей.

* * *

«Вяземский был очень болен, — писал Пушкину его лицейский друг Иван Пущин. — Теперь, однако, вышел из опасности». Тяжелейшая нервическая горячка, которая заставила опасаться за его жизнь, продолжалась до конца марта. Вся Москва следила за самочувствием Петра Андреевича, словно только сейчас все осознали, что могут лишиться одного из символов Первопрестольной («Что такое Москва без Кремля? Что такое Москва без Вяземского?» — риторически спрашивал Денис Давыдов…). Вяземский бредил, метался в жару и звал Николеньку. Вера Федоровна вытирала смоченными в ароматическом спирту салфетками пот с его лба… Приезжали медицинские профессора из университета. Александр Булгаков, появляясь в Английском клубе, с порога произносил: «Лучше» или «Хуже». Наконец «лучше» стало повторяться каждый день, и все вздохнули с облегчением. Москва не отпустила князя от себя… 2 апреля Пущин сообщил Пушкину: «Вяземский совсем поправился, начал выезжать».