Князь назвал своих единомышленников: П. М. Щенятева, И. И. Турунтай-Пронского, Куракиных, Д. И. Оболенского, П. С. Серебряного, С. И. Микулинского. Любопытен состав следственной комиссии, вырвавшей у беглеца роковые признания: И. Ф. Мстиславский, И. В. Шереметев-Большой, Д. И. Курлятев, М. Я. Морозов, Д. Ф. Палецкий, А. Ф. Адашев, И. М. Вешняков, Д. Р. и В. М. Юрьевы, Н. А. Фуников, И. М. Висковатый[165]. Картина оказывается еще более запутанной: в комиссию включены лица, названные в приписке 1553 года мятежниками, – Д. И. Курлятев, Н. А. Фуников, Д. Ф. Палецкий, колебавшиеся А. Ф. Адашев, И. М. Вешняков.

Таким образом, версии источников о «мятеже» марта 1553 года, имеющиеся в распоряжении ученых, взаимоисключают друг друга. Расположим их в хронологическом порядке:

1) вариант Первого послания Грозного (1564 год): А. Ф. Адашев и Сильвестр как главные мятежники;

2) вариант приписки к Царственной книге 1553 года (вторая половина 1570-х – начало 1580-х годов): вдохновитель мятежа – Сильвестр, советник Владимира Андреевича. Главные действующие лица – Владимир Старицкий, Ефросинья Старицкая, бояре – Д. И. Курлятев, Д. Ф. Палецкий, И. М. Шуйский, окольничий Ф. Г. Адашев, печатник Н. А. Фуников-Курцев. Мятежникам сочувствуют И. И. ТурунтайПронский, П. М. Щенятев, С. В. Ростовский, Д. И. Оболенский. До вечера 1 марта колебались А. Ф. Адашев и И. М. Вешняков, но в итоге сохранили верность государю;

3) вариант приписки к Царственной книге 1554 года (вторая половина 1570-х – начало 1580-х годов): мятежа не было. Во время болезни царя группа бояр обсуждала вариант перехода власти к Владимиру Старицкому. В нее входили С. В. Ростовский, П. М. Щенятев, И. И. Турунтай-Пронский, Д. И. Курлятев, П. С. Серебряный, С. И. Микулинский, Куракины. Никаких практических действий заговорщики не предпринимали. Их планы случайно открылись через год при допросе беглеца-неудачника С. В. Ростовского, выдавшего всех своих единомышленников.

Самое замечательное, что все эти три взаимоисключающие версии, по всей видимости, принадлежали перу одного и того же человека – Ивана Васильевича Грозного. Именно он был автором Первого послания Курбскому, и именно он, по наиболее доказательной версии Д. Н. Альшица, был автором приписок к лицевым сводам 1570-х годов.

Так что же происходило в Московском Кремле в марте 1553 года?

Мы можем с уверенностью сказать только одно – что-то происходило. Какие-то потрясения вокруг престола, связанные с именами Ивана IV, Владимира Старицкого, Дмитрия, несомненно, были. На них указывает существование сразу трех крестоцеловальных записей на верность трону, взятых с Владимира Андреевича 12 марта 1553 года, в апреле и мае 1554 года[166]. После 1553 – 1554 годов происходят серьезные кадровые перестановки в составе правящих кругов. Все это свидетельствует о каких-то важных событиях, но их конкретная история без введения в оборот новых источников будет реконструироваться, к сожалению, лишь гипотетически.

Проблема в том, что названные в приписке к Царственной книге и Первом послании Грозного «недоброхоты» царя – Д. И. Курлятев, Ф. Г. Адашев, Сильвестр, Владимир Андреевич, Д. И. Оболенский, С. В. Ростовский, колебавшиеся А. Ф. Адашев и И. М. Вешняков – не только не поплатились в 1553 году за свои «мятеж» и «предательство», но, наоборот, возвышение многих из них, да того же А. Ф. Адашева, начинается как раз с 1553 года. А вот роль Д. Р. и В. М. Юрьевых, сохранивших, согласно приписке, верность государю, напротив, после 1553 года начинает стремительно падать.

В свете вышеприведенного анализа – насколько адекватными были данные обвинения Ивана Грозного? Перед нами опять некая тайна его двора. Все, что мы можем с уверенностью сказать, – что эта тайна существует. Что она скрыта за намеками, передергиваниями и клеветническими измышлениями в источниках. Мы можем строить гипотезы. Но не более того...

Рассмотрим другие обвинения царя, менее явные и с гораздо большим трудом проверяемые по источникам.

Первое – обвинение Курбского и его сторонников в расхищении богатств государства, которыми изменники расплачиваются с гонителями и хулителями несчастного царя, «подражателями бесов»: «Вы же за эти злодеяния раздаете им многие награды нашей же землей и казной, заблуждаетесь, считая их слугами, и, наполнившись этих бесовских слухов, вы, словно смертоносная ехидна, разъярившись на меня и душу свою погубив, поднялись на церковное разорение».

Что имел в виду царь, можно только гадать. Если буквально понимать его слова, то среди князей и бояр существовала некая группировка, которая платила людям, следившим за государем и изводившим его мелочной регламентацией и опекой. За таковые преступные деяния, направленные на превращение царя в «младенца», они получали щедрые раздачи из государственной казны и земельного фонда. Но злодеи во главе с Курбским заблуждаются, если думают, что эти «подобные бесам» личности служат изменным боярам (а кому, по мнению Грозного, служат в действительности – из письма неясно). В «смертоносном яде своего умысла» Курбский и его соратники дожились уже и до разорения церквей.

Данная фантасмагорическая картина, рисуемая царем, не находит никакого подтверждения в других источниках. Не обнаруживается ни малейших следов ни подобного казнокрадства, ни разорения церквей, ни жуткого заговора среди бояр и их наймитов – каких-то практикующих психотерапевтов. Это не означает, что при дворе не было никаких противоречий между знатью и Иваном Грозным – другое дело, как мнительный царь с параноидальным мышлением вообразил себе характер этих конфликтов.

Следующее обвинение Грозного в адрес Курбского и его сотоварищей – «война с Литвой вызвана вашей же изменой, недоброжелательством и легкомысленным небрежением». Строго говоря, это не так, хотя здесь можно хотя бы догадываться, какие именно проступки знати могли вызвать такие оценки. Великое княжество Литовское и Королевство Польское вынашивали давно планы захвата Ливонии. После 1552 года эти планы стали претворяться в жизнь. В конце 1550-х годов истекало очередное перемирие России и Великого княжества Литовского. Король Сигизмунд решил этим воспользоваться и под угрозой отказа от продления перемирия и развязывания тем самым русско-литовской войны добиться от России невмешательства в ливонский вопрос и «свободы рук» в Прибалтике.

3 марта 1559 года в Москву прибыло посольство от Сигизмунда во главе с Василием Тишкевичем. Оно привезло предложения, разработанные при дворе Сигизмунда в декабре 1558 года. Послам предписывалось начать с обсуждения вопроса о создании польско-литовско-русской антимусульманской коалиции – проекта военно-политического союза против Крымского ханства и Турции. Далее дипломаты должны были заявить, что для создания такого союза надо урегулировать старые территориальные споры между Россией и Литвой, продлить перемирие. И когда русские приступят к обсуждению перемирия – литовские дипломаты должны были нанести удар. Им предписывалось высказать претензии в нападении на Ливонию, на архиепископа Вильгельма Бранденбургского, родственника Сигизмунда.