на корню зарубил прекраснодушную, наивную идею, и весь набор перенесли в издательство «Художественная литература». И выпустили небольшим тиражом с моим же предисловием. Я был страшно огорчен, ибо писал, имея в виду юную аудиторию, которая впервые берет в руки это культовое сочинение. Вышла известная зеленая книжка, которая продавалась в основном в валютной «Березке». И каждый город, где было издательство, печатал роман с моим вступлением, оно считалось как бы каноническим, утвержденным Москвой. C ума сойти! И в конце книги мелким шрифтом три странички (!) комментариев Мариэтты Омаровны Чудаковой! Которая уже тогда была главным исследователем закатного романа Мастера… (Так я нечаянно стал булгаковедом, ни на минуту не будучи им).

А позже с Мариэттой нас сводила общественная стезя. Чудакова поддерживала молодое правительство реформ, очень уважала Егора Гайдара, активно работала в Комиссии по помилованию. В ней проснулся публицист, отважный и бескомпромиссный. C ней было интересно говорить и спорить, потому что она была свободным человеком.

Лева Аннинский весело и незлобиво сказал как-то о Чудаковой: «Кобра в капюшоне!» Капюшон действительно был на куртке, которую Мариэтта носила в осенне-зимнюю пору. Но и без целительного яда ее точных полемических выпадов (устных и письменных) тоже трудно себе представить нашу недавнюю литературно-общественную атмосферу…

След ее незаурядной жизни только начинает отчетливо проступать в сочувственном сознании. Чудакова словно бы остановилась на время, а путь ее продолжается.

Ольга Скибина

В начале двухтысячных я училась в очной докторантуре в Москве. Александр Павлович попросил меня забрать у Мариэтты его книги о Чехове и отвезти при случае в Оренбург. «Очень много книг скопилось у нас на Миклухо-Маклая». Я взяла своего сына-студента МГИМО, чтобы помог донести, если книг будет много. Будущий журналист с удовольствием согласился, ибо слышал о легендарной Мариэтте от своих преподавателей. Был февраль 2001 года. Холодно и скользко. Мы добрались до МО быстро – сын жил в общежитии на Кржижановского. «Кофе?» – спросила Мариэтта. «Да нет, спасибо, что вы…» «А вот зря отказываетесь. Я хорошо варю кофе. В турке, настоящей. И кофе у меня настоящий».

В самом деле кофе был очень вкусный. Пока мы пили, сидя на кухне, Мариэтта сложила приготовленные книги в огромную спортивную сумку. «Охх, – воскликнула я. – Мы и не поднимем столько!» «Ничего подобного, – сказала Мариэтта. – ГЛАВНОЕ, ЧТОБЫ БЫЛ РЫЧАГ». И как-то ловко вскинула сумку себе на плечо. «Вот видите, как легко!» …сумку с книгами мы волочили вдвоем практически по снегу до общаги, а потом так же волоком до Казанского вокзала. В Оренбурге я раздала все книги АП преподавателям и студентам, а в сумку наложила нашей оренбургской картошки. И, вернувшись в Москву, отнесла МО. Вот и вся история.

Нашла и пытаюсь прикрепить свои фотографии. Мариэтта Омаровна в Оренбурге, 13–14 ноября 2012 года. Она возвращалась в Москву из Сибири и останавливалась по пути в тех городах, куда везла книги в библиотеки. Скорее всего ее приезд к нам был незапланированным. Она позвонила мне утром из Тюмени: «Оля, это Мариэтта. Я буду в Оренбурге через… Андрей, через сколько? (Андрей Мосин, шофер, друг, правая рука…) провез ее по всей стране на своем огромном автомобиле, полностью загруженном книгами). «Мариэтта Омаровна, это же больше тысячи км!» – «Ничего, доедем. Андрей домчит. Мне необходимо попасть в вашу областную библиотеку. Надо бы организовать встречу с читателями. Сможете? Да, и… меня тут собака немного покусала, надо бы в больницу. Организуете? И гостиница мне нужна».

Они приехали часов в 10 вечера. Мы с моей коллегой Токаревой Любовью Афанасьевной организовали все, вплоть до реанимации детской областной больницы, где нам согласились помочь. Андрей лег спать, а мы помчались в больницу. Хирирг был страшно удивлен, как М.О. вытерпела боль от рваной раны собаки непонятного происхождения, сделал все необходимое и не отпускал ее из отделения до утра. Не тут-то было! «Я у вас не останусь! На мне, как на собаке, все заживает! – заявила Мариэтта. – Мне тут еще ПОРАБОТАТЬ надо, завтра встреча с читателями»… Весь следующий день она провела в Областной библиотеке имени Крупской, расспрашивала, рассказывала, дарила… После перевязки в той же больнице согласилась поужинать с нами. А наутро умчалась дальше. Именно умчалась, по пути посетив еще две сельские библиотеки нашей области. Вот такая она, Мариэтта. Светлая память! Земля пухом! И да святится имя твое!

Ирина Сурат

Идеализм высокого толка. Памяти Мариэтты Чудаковой

(«Новая газета»)

Ее имя прочно вписано в историю гуманитарной науки, масштаб ею сделанного давно очевиден. Она была одним из лучших историков литературы советского времени, и само это понятие ей принадлежит – несоветской литературы советского времени. Главным ее героем стал Михаил Булгаков – она разобрала и восстановила текст «Мастера и Маргариты», она создала «Жизнеописание Михаила Булгакова»; ее новаторские книги о поэтике Юрия Олеши и Михаила Зощенко, ее «Беседы об архивах», ее образцовый комментарий к трудам Ю.Н. Тынянова, сделанный совместно с мужем Александром Чудаковым и ближайшим другом Евгением Тоддесом, – все это настоящая классика литературоведения. В науке Мариэтта была энтузиастом – больше 30 лет она собирала лучших филологов на Тыняновских чтениях, а по результатам их издавала с коллегами бесценные «Тыняновские сборники», теперь это тоже классика.

Науку она считала главным своим делом. Но мы знаем и другую Мариэтту.

На общественной сцене Мариэтта Чудакова появилась с началом перестройки, а в 1990-х стала советником Ельцина и вошла в президентскую комиссии по помилованию – возглавлял ее тогда Анатолий Приставкин, там же работали в разное время Булат Окуджава и Лев Разгон. Тогдашние рассказы ее хорошо помню, они производили впечатление – через комиссию проходили тысячи судеб людей, попавших в беду. При Ельцине комиссия помиловала около 50 000 человек, потом все изменилось, наступила другая эпоха. В 2007 году Мариэтта вместе с Борисом Немцовым и Никитой Белых вошла в предвыборную тройку Союза правых сил, а когда партия провалилась на выборах, она все никак не могла поверить в это.

Был в ней идеализм высокого толка, было чувство правоты – не личной, а исторической, было острое чувство правды, и она умела убеждать одним своим голосом, одним своим видом, будь то пламенная речь перед большой аудиторией или одиночный правозащитный пикет под дождем у Соловецкого камня.

Мариэтта верила в Россию, да простится мне это громкое заявление, верила в ее народ, в просвещение, в молодое поколение – отсюда ее неуемная страсть колесить по стране и общаться с людьми, выступать по библиотекам