Чуть выше красовались вписанные в некое подобие виньетки два медальных профиля – Ленина и Сталина. Над виньеткой находились скрещенные автомат ППШ и казачья шашка, обвитые лентой с надписью «ПОБЕДА». Так в лагере отмечали день капитуляции Германии. Сева до сих пор помнил этот день – заключенным не разрешалось праздновать, так как они не считались полноценными советскими гражданами, а следовательно, не имели никакого отношения к победе. Но ввиду того что лагерь был детский, администрация сделала поблажку, на обед выдали дополнительную пайку хлеба, к которому прилагался небольшой кусочек сахара! Сева помнил его волшебный вкус… Кроме того, несколько дней в воспитательных целях ребятам разрешалось больше времени проводить у черной тарелки-репродуктора, откуда раскатистый голос Левитана сообщал все новые потрясающие подробности капитуляции ненавистной Германии. Все это так влияло на ребячьи сердца, что у местного татуировщика резко прибавилось работы – он день и ночь изображал на исхудалых телах различные вариации из танков, автоматов, самолетов и другой военной техники. Но самой большой популярностью, конечно, пользовался главный виновник победы – товарищ Сталин.

Среди всевозможных обнаженных женщин, распятий и кинжалов, обвитых змеями, на теле Севы выделялись почему-то готические буквы «СМЕС». Это слово означало «смерть сукам» – последствия знаменитой «сучьей войны», в результате которой изменился расклад сил всего преступного мира Советского Союза. Война шла между теми, кто допускал для себя работу во время войны, и теми ортодоксами, кто этого не признавал. Сева относился к последним. Как известно, «сучья война» окончилась поражением ортодоксов, которые постепенно сошли с криминальной сцены. Сева же выжил, приспособился к изменившимся условиям, остался на плаву.

На его ступнях имелась надпись – «Жена вымой, теща вытри», что, впрочем, носило чисто декларативный характер – ни жены, ни тем более тещи у Севы никогда не было и не могло быть, как у настоящего, чтящего закон вора.

Каждая ходка добавляла все новые татуировки телу Севы. А так как на зоне он провел чуть ли не полжизни, его кожа была сплошь покрыта надписями и рисунками. На спине у него был изображен большой многоглавый собор, каждая маковка которого обозначала ходку. Архитектура собора явно хромала из-за многочисленных разнокалиберных пристроек, добавляемых с течением времени. В последнюю отсидку даже пришлось рядом пририсовать маленькую часовенку, чтобы совсем уж не нарушать архитектурного ансамбля… Но самое главное, предмет Севиной гордости и зависти для других, находилось на груди – большой двуглавый орел с распростертыми крыльями красовался на ней. Это был знак высшего воровского отличия. Он обозначал вора в законе. Орел был нарисован искусно, тонкими линиями, с полутонами и точной прорисовкой. Одному из лучших татуировщиков страны пришлось немало потрудиться над ним. Результат превзошел все ожидания – такого орла Сева еще не видел. И при случае под восхищенные возгласы демонстрировал его.

Конечно, до определенного времени. Три… нет, четыре операции по удалению язв обезобразили гордость Севы Маленького. Лапы орла с острыми когтями превратились в какие-то кривые культяпки, тело скособочилось из-за натянутой и сшитой кожи. И только большие крылья и грозные головы орла остались в неприкосновенности.

Сева посмотрел на орла и успокоился.

– Все будет хорошо. Я еще тряхну стариной… – пробормотал он и собрался лечь.

Вдруг острый кинжал снова вонзился в его внутренности. За ним еще один и еще… Сева согнулся в три погибели, не удержался на ногах и рухнул на пол. Он не почувствовал, как со всего размаха стукнулся виском о край кровати. Огромный раскаленный шар в животе грозил вот-вот поджечь все его тело…

– Помогите! – прокричал он. Но из горла донеслось только слабое сипение.

Утром один из охранников нашел мертвое тело Севы Маленького. Оно уже окоченело, и только искусно изображенный двуглавый орел выглядел как живой…

– Вставай, лежебока! Солнышко выглянуло давно!

Открыв глаза, я сначала не понял, почему за ночь потолок опустился так низко. Покрытый когда-то белой, а теперь желтоватой масляной краской потолок находился буквально в полуметре от моего носа. Только протерев глаза, осознал, что лежу на теплой печи, что голос, доносящийся снизу, принадлежит Жене Трегубовой, что я нахожусь в деревенском доме недалеко от Сибирска.

Я отдернул цветастую занавеску и выглянул наружу. При дневном свете комната выглядела совсем иначе, чем вечером. Веселенькие занавески, цветные коврики на полу, обои в желтую и голубую полосочку. У стола хозяйничала Женя – что-то нарезала, что-то толкла, от чего комната наполнялась вкусными запахами.

– Слезай. А то бочок припечешь! – весело сказала она, подмигивая.

– Который час? – спросил я, когда слез с печи и оделся.

– Около одиннадцати. Самое время начинать день, – ответила Женя, пододвигая сковородку с дымящейся яичницей, с ветчиной и луком, тарелку разогретых бобов с щедрыми кусками курятины и кружку ароматного кофе с молоком.

– Ты думаешь, я это все съем? – иронично заметил я, указывая на снедь.

– Ешь, Юра, – серьезно сказала Женя, кладя свою ладонь мне на руку, – неизвестно, когда в следующий раз есть придется.

Ее слова прозвучали настолько зловеще, что я собрался было ответить шуткой. Однако фраза застряла у меня в горле. Вчерашнее убийство Бондарева, потом погоня за нами, выстрелы не позволяли настроиться на спокойный лад. Сегодня я должен действовать. Не знаю пока, как именно, но должен.

– Ну, что будем делать? – спросил я, уплетая яичницу.

– Мне надо встретиться с мужем, – сказала Женя.

Я вздохнул:

– Меня вчера к нему не пустили. Думаю, и сегодня не пустят. Придется ограничиться телефонным разговором.

– Ну что ж, пусть будет телефон. Но мне надо удостовериться, что с ним все в порядке. Что он жив-здоров. Иначе как я уеду из Сибирска?

– Перед этим нужно обмозговать один вопрос: где чемодан с документами? Бондарев сказал, что ты не в курсе. Но я не верю в то, что Игорь доверил эту важную информацию только одному человеку. Он не мог не подстраховаться.

Я внимательно посмотрел ей в глаза:

– Ты мне веришь?

Женя засопела, а потом просто ответила:

– Да, хорошо. Я скажу. Игорь оставил мне конверт, который я должна вскрыть только в самом крайнем случае, когда будет грозить опасность. Наверное, там какие-то инструкции. Может быть, там написано, где находятся документы?

– Это очень легко выяснить. Надо вскрыть конверт и посмотреть, что внутри, – предложил я.

Но Женя покачала головой:

– Нет. Без разрешения Игоря я не могу. Он говорил, что в этом конверте содержится что-то очень важное. И он несколько раз сказал, что вскрывать его можно только в самом опасном случае.

– Но разве сейчас не опасный случай? – возразил я.