ставкам придавалось чрезмерное значение. Тренд на повышение гарантируемых показателей затягивал всех участников процесса, поскольку никто не хотел остаться в отстающих [Oi 1989: 59–62]. Когда официальные лица провинциального уровня проводили плановые встречи на уровнях районов и городов, на их подчиненных оказывалось огромное политическое давление с целью заставить их взять на себя обязательства, которые бы позволили достичь уже обещанных провинцией результатов. Высокопоставленные чиновники были склонны на всякий случай требовать от подчиненных называть показатели, которые суммарно превышали первоначально обозначенный провинцией план с тем, чтобы восполнить возможные недостачи. Это приводило к тому, что по мере движения по иерархической лестнице вниз показатели становились все менее реалистичными.

Основной проблемой подобной эскалации являлось возникновение противоречий между различными требованиями. Запрос незамедлительного наращивания производства зерна не состыковывался с реалиями, поскольку выполнить эту задачу было возможно только за счет культивации больших территорий, что было бы возможно только после совершенствования ирригации и регулирования расхода воды. Сельские чиновники перебрасывали значительные объемы трудовых ресурсов из сельского хозяйства в срочные проекты по строительству дамб, резервуаров, каналов и террасированных полей. Это приводило к недостатку рабочих рук для посадки растений, ухода за ними и сбора урожая, а в итоге – к более низким, чем было бы возможно в отсутствие всех вышеописанных мероприятий, объемам урожаев. Схожие проблемы возникали в связи с направлением трудящихся на производство стали из собранного в окрестностях металлолома кустарным способом и на местные фабрики, учрежденные властями коммун и уездов. Единственное, что оставалось сельским кадрам при попытке выполнить эти противоречивые указания, – это требовать от крестьян еще большего напряжения сил и ускоренной работы.

Следующим этапом цикла взаимного обмана была серия образцово-показательных практик, которые предъявлялись как возможность выполнить на первый взгляд невозможные задачи. Среди таких практик следует отметить плотную засадку и глубокую вспашку. Партийные лица предписывали их широкое применение, а СМИ трубили об их высокой эффективности. Плотная засадка, дополнявшаяся обильным использованием удобрений, предположительно должна была позволить собирать большие урожаи с ограниченных площадей сельхозугодий. В действительности эта практика обернулась рядом негативных последствий. Плотная засадка приводила к расходованию чрезмерного количества посевного зерна. Ростки начинали бороться за солнечный свет, воду и питательные вещества в почве, что ограничивало возможности всхожести семян и завершалось гибелью урожаев. Плотная засадка не просто приводила к повсеместному спаду сельскохозяйственного производства, но и вызывала значительные потери посевного материала и удобрений. При этом СМИ продолжали с энтузиазмом освещать любые примеры успеха в применении этой практики. Такой же разрушительной силой обладала практика глубокой вспашки, которая загоняла глубоко под землю и без того тонкий и истощенный по всему Китаю плодородный слой почвы и вытаскивала на поверхность не имевшую питательных свойств подпочву [Yang 2012: 274–275].

Отчаянно стремившиеся выполнить фантастические обещания кадры на местах шли на обреченные на провал и в конечном счете вредоносные решения. Часто имело место уничтожение ценных сельхозугодий, в том числе фруктовых садов, с целью выделить больше земли под зерновые культуры. Нередко засаживалась земля, которая не подходила для выращивания пшеницы и иных видов зерновых культур, что исключало возможность применения засаженных угодий для культивации неосновных культур. Поразительно странной и разрушительной была реакция на дефицит удобрений. Крестьянские дома из глинобитных кирпичей и соломы разбирались и шли на удобрение угодий. В результате в отдельных регионах неожиданно много крестьян оказывались в течение продолжительного времен без крова [Dikötter 2010: 166–173]. Ирригационные проекты, проводившиеся наспех и без консультаций с инженерами и иными специалистами, подчас оборачивались значительным ущербом для окружающей среды. В одном регионе затопление привело к засолению почвы, ударив по урожайности сельхозугодий. Быстро возведенные дамбы зачастую не выдерживали сезонов дождей, что завершалось ужасающими наводнениями. Террасирование или вырубка леса на холмах приводили к эрозии почвы и засорению ручьев и рек[110].

У чиновников не было возможности просто признать свое поражение. Такой опции просто не существовало. Официальные лица, которые заявляли о неразумности этих расхваливаемых в политических кругах мероприятий, шли на политический риск быть осужденными за нехватку веры в КПК и «большой скачок». Кадры всех уровней хорошо осознавали масштабы проблем, но опасались что-либо говорить и активно противостояли распространению информации, которая могла бы доказать, что они фальсифицируют отчеты руководству. Многие годы спустя эти люди будут объяснять свое молчание по поводу ситуации с голодом «страхом быть заклейменным правым уклонистом». Если же кто-то и сообщал о факте голода начальникам в коммунах, им четко заявлялось, что подобные мысли являются отражением «неправильного правого уклона» и «чрезмерно упрощенным восприятием проблемы». От кадров производственной бригады ожидалось, что они будут сообщать о повышении производства зерна, и те, кто не соответствовал требованиям, «должен был посещать групповые занятия по перевоспитанию, претерпевал критику и побои»[111]. Во время поездок официальных делегаций руководителей провозили по специально спланированным маршрутам, которые не должны были позволить им обнаружить местные проблемы. В адрес партийных следователей, которые все же умудрялись выявить свидетельства скрываемого голода, поступали угрозы от чиновников, иногда даже не позволявших следователям покинуть районы их юрисдикции [Ibid.: 52]. Местные официальные власти занижали статистику смертности и придумывали самые заумные способы подделки цифр, зачастую при поддержке руководства, которое также желало избежать передачи наверх негативной информации [Ibid.: 52–56].

Система ведения статистики была полностью политизирована. Партийные комитеты всех уровней были вынуждены признавать корректность данных, передаваемых вверх по иерархической лестнице. В первый год «большого скачка» статистическим органам предписывалось следующее: «Нашу работу следует выполнять во имя службы другим людям, а не ради нас самих. От других зависит, что нужно, а что не нужно учитывать. Методики и особенности расчета также должны учитывать потребности тех, кому мы служим»[112]. Когда статистики на провинциальном уровне жаловались на партийные комитеты по поводу необходимости предоставления подложных данных, им указывали, что

«Большой скачок» – неизбежная тенденция. Вам остается только подчиниться провинциальному партийному комитету. Когда-нибудь центральное правительство запросит у вас реальные цифры, и вам следует позаботиться о том, чтобы реальные цифры могли быть предоставлены им в любой момент[113].

В 1959 г., когда кризис, вызванный «большим скачком», разросся до масштабов, которые уже нельзя было игнорировать, Государственное статистическое управление КНР потребовало точных цифр и данных. Однако его руководство принудили выступить с самокритикой за «недостаточную политическую сознательность» и за попытку «сбавить обороты “большого скачка”». Управлению дали распоряжение «решительно отстаивать генеральную линию КПК и предпринять контрмеры в борьбе против правого оппортунизма» [Yang 2012: 258].

Цикл бюрократического гнета

Крестьяне не всегда добровольно соблюдали требования, исходящие сверху, к тому же не все местные чиновники четко следовали директивам начальства,