– Я верну тебя отцу как блудливую кошку!

– И навсегда потеряешь его поддержку! – парировала Ингигерд.

Вот теперь он ответил с насмешкой:

– Ты решила испугать меня этим? Не получится, Ингигерд, сейчас я достаточно силен. И ты поедешь в Киев! Я так хочу!

Глядя в бешеные глаза мужа, Ингигерд вдруг почувствовала, что все внутренности скрутила дикая боль. Невольно застонав, она схватилась за живот и присела. Начались схватки.

Конечно, никакого разговора больше не было, Ярослав позвал слуг, повитуху и метался по своим покоям, переживая, что своей резкостью вызвал такую боль у жены.

Роды были стремительными, младенец вполне здоров, сама княгиня тоже. Повитуха вышла из ложницы княгини, протягивая Ярославу туго спеленутый сверток:

– С сыном тебя, князь!

Тот принял сверток с дрожью в руках. Илья родился слишком давно, и самого Ярослава тогда не было в Новгороде, когда приехал, Анна также подала сына. Но прошло столько лет, уже взрослый Илья погиб, и теперь этот мальчик его наследник. Горячая волна любви и нежности к сморщенному красному личику захлестнула князя. А тот вдруг сладко чмокнул пухлыми губками и нахмурился, готовясь зареветь во все горло.

Повитуха забрала ребенка у Ярослава:

– Дите покормить надо!

Немного позже князь вошел к Ингигерд, та кормила малыша. Можно ли найти лучшую картину – молодая красивая женщина кормила ребенка! Она подняла блестящие глаза на мужа, широко улыбнулась, радуясь своему материнскому счастью.

Ярослав опустился на колени перед ложем, коснулся ее руки:

– Спасибо, Ингигерд.

Разве мог он после этого ее чем-то укорять, чего-то требовать? Князь вернулся в Киев один, оставив жену с маленьким сыном в Новгороде. Он до конца жизни будет делить свое время между двумя городами. Даже построив в Киеве многое, душой будет тянуться в вольный город на Ильмене. Туда же будет стремиться и княгиня Ирина – такое имя получила на своей новой родине Ингигерд.

Сына назвали Владимиром – хоть так князь примирился со своим отцом…

После битвы на Альте, когда Ярослав обратился за защитой к Богу и погибшим братьям, он, и без того твердо веровавший, очень много передумал. Гибель братьев, не пожелавших ввязываться в схватку за власть и принявших из-за этого мученическую смерть, с одной стороны, была князю укором, ведь сам он в эту схватку ввязался, пойдя против отцовской воли.

С другой стороны, будь он неправ, разве помог бы Господь в той битве? Не сделал ли его разящим мечом?

Одно Ярослав понимал точно – братья не должны лежать в земле где и как попало, их нужно похоронить с почестями.

Могилку Бориса долго искать не пришлось, ее помнили. Глядя на скромный безымянный холмик близь церкви святого Василия в Вышгороде, Ярослав от всей души обещал найти и Глеба и привезти туда же.

Это оказалось тяжелее, все розыски вокруг Смедыни ничего не дали, место, где бросили тело убитого князя, оставалось неизвестным. Вспоминая совсем еще юного брата, синеглазого, как отец, с его всегдашней ласковой улыбкой, Ярослав скрипел зубами:

– Спасти не смог и найти не могу!

Вернувшись в Киев, Ярослав услышал рассказ о том, что близь Смоленска в пустынном месте происходят чудеса. Там неподалеку от реки словно дух-кладовик, над местом часто огонь видят. Но жители не рисковали тот клад копать, потому как кроме огня еще и пение слышно, и звуки всякие…

Ярослава точно пламенем обожгло:

– Это Глебушко!

– Да нет там, князь, могилки-то, креста нет.

– Он!

Уже через день на Смедынь к чудесному месту отправились священники. То, что увидели там, кого-то поразило, а кого-то ужаснуло – пролежав пять лет без погребения, Глеб казался лишь уснувшим. Тело его не было тронуто не только тлением, но и дикими зверьми!

Останки Глеба с почестями привезли в Вышгород и похоронили рядом с братом. И почти сразу на могилах стали происходить чудеса. Мало того, старенькая церковь рядом с ними по недосмотру пономаря сгорела полностью, иконы и утварь удалось спасти, но и только.

Снова Ярослав ломал голову над тем, что это значит.

В тот вечер он по привычке долго сидел за книгой, читая о святых и происходящих у их мощей чудесах. И вдруг князя осенило: да ведь и Борис с Глебом также! Мало ли над их могилами всего уже произошло?! Если бы не ночь на дворе, бросился бы к митрополиту Иоанну со своими мыслями.

Ярослав не смог дождаться утра. Сознание, что братья святые, своей погибелью давшие урок остальным, а теперь заступники пред Господом, значило для него слишком много, чтобы спокойно спать.

Митрополит был страшно испуган появлением князя в неурочный час, но принял его. Не сразу понял, о чем ведет речь Ярослав, не сразу поверил в его слова, сомнения и страх перед чудом боролись с желанием прославить и святых той земли, где он служил Богу. А убеждения Ярослава были горячи, он так крепко верил в святость братьев, что смог бы уговорить не только Иоанна, но и всех византийских патриархов, вместе взятых. Митрополит зажегся этой мыслью и сам.

С трудом вытерпев до утра, во главе многочисленного крестного хода они отправились к могиле Бориса и Глеба. На месте сгоревшей церквушки стояла клеть, в которой Иоанн совершил всенощное бдение. Большинство верующих не расходились от места погребения, ожидая, что же будет. Но немало оказалось и просто любопытных.

Когда вскрыли саму могилу, оказалось, что останки так и лежали нетленными, мало того, на телах не было и следа от ран, нанесенных убийцами. Не было и смрадного трупного запаха, напротив, все, кажется, благоухало… Мощи выставили в гробах-раках, и сразу же с теми, кто с твердой верой подходил поклониться, начали происходить чудеса – кто-то прозревал, кто-то, как отрок Миронега, избавлялся от давней хромоты.

Были и у самого князя мысли попросить братьев избавить от своего недуга, все же тоже хром с детства. Но, поразмыслив, он решил, что не для того нашел их останки, чтобы клянчить что-то для себя, другое дело, когда просил защиты для Руси против печенегов. И не стал Ярослав ни о чем молить для себя самого, что Богом дастся, то и будет.

Честно говоря, и митрополит ждал, что князь придет с такой просьбой к братьям, поняв же, что не собирается, долго вглядывался в лицо нового правителя Киева. Перед ним стоял не просто ученный жизнью и бедами князь, а человек, что-то такое понявший для себя, что не всякому и дано. Иоанн хмыкнул, вот теперь у Руси был настоящий правитель, который не ввергнет ее в новую свару за власть и никому другому не позволит этого сделать!

– Что? – насторожился Ярослав.

– Мыслю, князь, надо новый храм над раками ставить, негоже в такой-то. И освятив, назвать сей день их именем.

Ярослав обрадовался этой мысли. Церковь начали возводить тут же.