— Честно говоря, я не особенно рассчитывал, что вы это знаете, — ответил я. — Но приехать и справиться у вас, миссис Флориан, было все-таки нужно. Подливайте себе, я смотаюсь еще за одной, если потребуется.

— А сами не пьете, — внезапно сказала она.

Я взял свой стакан и медленно, чтобы ей показалось, будто там больше, чем на самом деле, осушил его.

— Где живет ее родня? — неожиданно спросила женщина.

— Не все ли равно?

— Ладно, — усмехнулась она. — Фараоны все одинаковы. Ладно, красавчик. Раз парень угощает меня выпивкой — значит свой в доску. — Она потянулась к бутылке и налила себе четвертую порцию. — Разводить с вами треп вроде бы и не стоило. Но когда человек мне нравится, я к нему всей душой.

И осклабилась. Она была миловидна, как корыто.

— Я кое-что вспомнила. Только не следите за мной, сидите на месте.

Она поднялась, чихнула так, что разлетелись полы халата, запахнулась и холодно поглядела на меня:

— Не подглядывайте, — и вышла из комнаты, задев плечом о косяк.

Прозвучали нетвердые шаги, удаляясь вглубь дома.

Стебли пуансеттии вяло постукивали о переднюю стену. В боковом дворике поскрипывала бельевая проволока. Названивая, проехал на велосипеде разносчик мороженого. Большой новый красивый приемник в углу шептал о танцах и любви трепетным, прерывистым голосом исполнительницы сентиментальных песенок.

В глубине дома вдруг раздался грохот. Похоже было, что опрокинулся стул и рухнул на пол слишком далеко выдвинутый ящик стола; послышались шорох, шарканье ног и невнятное бормотание. Потом я услышал, как неторопливо щелкнул замок и заскрипела, поднимаясь, крышка сундука. Снова шорох, потом стук ящика о пол. Я поднялся с кушетки, прокрался в столовую, а оттуда в небольшой коридор и заглянул в открытую дверь.

Женщина, пошатываясь, рылась в открытом сундуке и раздраженно отбрасывала со лба волосы. Более пьяная, чем ей казалось, она вдруг потеряла равновесие, ударясь при этом о сундук, закашлялась и засопела. Потом, встав на толстые колени, запустила в сундук обе руки.

Появились они оттуда, неуверенно сжимая что-то. Толстый пакет, стянутый полинявшей розовой лентой. Женщина медленно, неуклюже развязала ленту, вынула из пакета конверт, спрятала в левый угол сундука и снова завязала ленту непослушными пальцами.

Я бесшумно прошмыгнул назад и сел на кушетку. Хрипло дышавшая женщина вернулась и, пошатываясь, встала с пакетом в руке в дверях.

Она торжествующе усмехнулась и бросила пакет к моим ногам. Потом вразвалку подошла к качалке, села и потянулась за бутылкой.

Я поднял пакет и развязал ленту.

— Смотрите, — буркнула женщина. — Там фотографии тех, кто выступал в том кафе. Снимки для газет. Эта шушера попадает в газеты не только из полицейских протоколов. Вот и все, что мне осталось от муженька, — фотографии да его старое барахло.

Я просмотрел пачку глянцевых фотографий. Позирующие мужчины и женщины. Мужчины с острыми лисьими физиономиями, в жокейских костюмах или эксцентричных клоунских нарядах. Чечеточники и комики из второразрядных злачных мест. Большинству из них вряд ли доводилось выступать перед приличной публикой. Их можно было видеть по захолустным городкам в варьете, держащихся в рамках приличия, или в дешевых, непристойных, насколько это дозволялось законом, бурлесках, порой они переступали эту грань, тогда их номера заканчивались арестом и скандалом в полицейском суде, после чего они снова появлялись в своих программах, ухмыляющиеся, по-свински грязные, пропахшие застарелым потом. У женщин были стройные ноги, они демонстрировали их откровеннее, чем это понравилось бы Уильяму Хейсу. Лица их были примелькавшимися, как кошка в бухгалтерии. Блондинки, брюнетки, большие коровьи глаза с деревенской тупостью, маленькие острые глазки с неприкрытой алчностью. Кое у кого откровенно порочные лица. Кое у кого волосы могли быть рыжими, определить это по фотографиям невозможно. Я просмотрел их безо всякого интереса, сунул в пакет и опять перевязал лентой.

— Я не знаю тут никого. Зачем вы мне их показали?

Женщина, держа в нетвердой руке бутылку, с подозрением уставилась на меня:

— Вы же ищете Вельму?

— Среди них есть и она?

Тупая хитрость поиграла на ее лице, не нашла там ничего хорошего и куда-то исчезла.

— Вы не взяли у родственников фото?

— Нет.

Это насторожило ее. У каждой женщины есть фотографии, пусть хотя бы в коротком платьице и с бантиком в волосах.

— Что-то вы снова разонравились мне, — спокойно сказала она.

Я поднялся, держа в руке стакан, подошел и поставил его на край стола рядом с ее стаканом.

— Налейте и мне, пока вы не прикончили бутылку!

Женщина потянулась к стакану, а я повернулся и быстро прошел через квадратный проем в столовую, в коридор, в захламленную спальню с открытым сундуком и валявшимся на полу ящичком. Позади раздался крик. Я сунул руку в левый угол сундука, нащупал конверт и торопливо вынул его.

Когда я вернулся в гостиную, женщина уже поднялась из качалки, но успела сделать только два или три шага. В глазах у нее был странный блеск. Убийственный блеск.

— Сядьте, — с нарочитой угрозой произнес я. — Вы имеете дело не с простодушным растяпой вроде Лося Мэллоя.

Это был выстрел почти наугад, и цели он не достиг. Женщина два раза мигнула и попыталась подпереть нос верхней губой. Показалось несколько грязных, похожих на заячьи зубов.

— Лося? При чем тут Лось? — удивленно спросила она.

— Его выпустили из тюрьмы, — сказал я. — Он разгуливает с пистолетом сорок пятого калибра. Утром Лось убил на Сентрал-авеню негра, потому что тот не мог сказать ему, где Вельма. А теперь ищет стукача, заложившего его восемь лет назад.

Лицо женщины залила бледность. Она поднесла ко рту горлышко бутылки и забулькала. По подбородку потекла струйка виски.

— А фараоны ищут его, — сказала она и засмеялась. — Фараоны! Вот так!

Милая старушка. Мне нравилось сидеть с ней. Нравилось подпаивать ее для своих грязных целей. Я был отличным парнем. Я нравился сам себе. В моей работе можно столкнуться почти с чем угодно, но тут меня начинало поташнивать.

Я открыл конверт, который держал в руке, и достал глянцевую фотографию. Эта девица чем-то походила на остальных, но была не такой, гораздо симпатичнее. Выше талии на ней был костюм Пьеро. Взбитые волосы под конической белой шляпкой с черным помпоном были темного оттенка, значит могли оказаться и рыжими. Лицо было снято в профиль, единственный видимый глаз глядел игриво. Я бы не назвал это лицо очаровательным и неиспорченным, я не настолько разбираюсь в лицах, но смазливым оно было. К его обладательнице люди относились любезно, по крайней мере вполне любезно для того круга. И все-таки это было весьма заурядное лицо, смазливость его была стандартной. В любом квартале города такие лица встречаются десятками.