К вечеру 9 августа и Ойяма и Куропаткин занялись подсчетами – каждый своими. Куропаткин усердно вычислял, каким после сражения стало соотношение русских и японских сил, сколько он потерял людей и за какой срок единственная ветка железной дороги сможет ему эти потери компенсировать подвозом подкреплений. Ойяма был занят примерно тем же, только основной упор делал не на живую силу, а на предметы снабжения. Японский маршал обнаружил катастрофический перерасход артиллерийских боеприпасов и пришел к выводу, что окончательно проломить русскую оборону сил и средств ему не хватит. Поразительно, но к выводу, что ему не удержать японцев, пришел и Куропаткин. То есть удержать-то в принципе можно, но вдруг чего дальше непредвиденное случится?

Куропаткин остался верен себе в этой войне – отдал приказ оставить Ляоян. Русское отступление было назначено на 6 часов утра 10 августа. По иронии судьбы Ойяма отдал своим подчиненным аналогичный приказ, с той лишь разницей, что японцы начали покидать занимаемые позиции на два часа раньше. В 5.50 Куропаткина осмелились-таки разбудить и доложили, что дозоры уже в течение часа наблюдают, как противник снимается перед всем нашим фронтом и уходит на юг и юго-восток. Осторожный Алексей Николаевич трижды посылал перепроверить данное сообщение. Русская разведка обследовала всю линию фронта. Первоначальное сообщение подтвердилось на всех участках. К началу дня 10 августа позиции под Ляояном снова были полностью в наших руках. Японские походные колонны попылили в сторону Кореи и Ляодуна. Заготовленный изначально Куропаткиным текст телеграммы в Петербург о том, что мы оборонялись и организованно отступили, был изменен. Теперь выходило, что мы оборонялись, но не отступили. Поразмыслив еще некоторое время после завтрака, Куропаткин велел написать царю, что мы оборонялись, и отступил враг. Но тут Алексея Николаевича кольнули последние успехи на море Макарова и Рожественского. И в конечном варианте командующий из своего салон-вагона отбил-таки долгожданную для Петербурга телеграмму о русской победе на полях Маньчжурии.

Опасаясь ловушек со стороны хитроумных японцев, войска Ойямы преследовать не велели. Рвавшимся в конный рейд кавалеристам генерала Мищенки после долгих препирательств разрешили вести только дальнюю разведку, чтобы окончательно не потерять контакт с противником. Разумеется, разведку предписывалось вести со всеми предосторожностями.

После столь драматических событий командующий дал русским войскам в Маньчжурии недельный срок для отдыха и приведения себя в порядок. А в голове обстоятельного Алексея Николаевича зародились совсем уж дерзкие, по его собственному мнению, замыслы – а не пришла ли пора двинуться на выручку Порт-Артуру? Впрочем, здесь следовало все основательно взвесить и хорошенько рассчитать. А как же без этого на войне!

Планы Куропаткина были нарушены пришедшим в тот же вечер ответом царя. Николай сердечно поздравил Маньчжурскую армию и ее командующего с победой и повелевал незамедлительно двинуться на выручку Порт-Артуру, который держался из последних сил. На коммуникациях противника сейчас активно действует русский флот. Необходимы энергичные действия на материке. В телеграмме отдельно отмечалось, что удержание Артура до окончания боевых действий является теперь еще и вопросом престижа. «Дорогой Алексей Николаевич, – писал император, – осталось употребить совсем немного всех наших совместных усилий, и мы одержим убедительную и окончательную победу на Дальнем Востоке».

«Вот так, повелевает незамедлительно», – вздохнул про себя Куропаткин. С другой стороны, очень грело «дорогой Алексей Николаевич, поздравляю с победой».

Куропаткин хлопнул ладонью по столу в своем кабинете на колесах. Что ж, ситуация на войне меняется чрезвычайно быстро. Раз «надо» и «вопрос престижа», значит, пойдем выручать.

«Хотя чисто с военной точки зрения Порт-Артур после генеральского морского сражения уже можно было и сдать», – посетила командующего совершенно трезвая профессиональная мысль.

«Ну да ладно, продолжим работу».

Куропаткин велел срочно вызвать к себе начальника штаба с картами Ляодунского полуострова.

Петя Веточкин и поручик Жилов сидели во дворе дома генерала Стесселя и попыхивали английскими сигарами. Сигарами удалось разжиться на местном туземном рынке. На рынок сигары попали с пришедшей вчера вечером из Чифу в Порт-Артур китайской джонки.

– Переплатили мы, конечно, изрядно, – выпуская колечко дыма, проговорил Жилов. – Но оно того стоит.

– Да… – Петя попытался изобразить из себя опытного ценителя и также пустить колечко, но вместо этого жестоко закашлялся до слез.

Жилов покосился на юношу и добродушно усмехнулся. Поручик пребывал в хорошем расположении духа с тех пор, как полковник Третьяков обещал прислать ему смену. Охотничья команда Жилова несла охрану арестованного генерала Стесселя вот уже третий день. Третий день шли ожесточенные бои на всем сухопутном фронте Порт-Артура. Наши контратаки на Большое Орлиное гнездо успехом не увенчались. Более того, японцам удалось захватить еще несколько фортов и укреплений внешнего обвода крепости. Положение ее защитников медленно, но неуклонно ухудшалось. Гору Высокую удалось отбить, но ненадолго. Теперь там снова были японцы, а наши стрелки удерживали ценой больших потерь гребень соседней возвышенности. Город и набережные были перепаханы снарядами. Мирные жители прятались в бомбоубежищах и переполненных госпиталях. Над последними высоко развевались флаги Красного Креста. По ним японцы не стреляли.

От дома Стесселя остались одни развалины. Сам генерал с супругой перебрались в солидный бетонный бункер, устроенный рядом с домом для начальника Квантунского укрепрайона еще в самом начале войны. У входа дежурила охрана. Весь двор был изрыт воронками. Пользуясь кратковременным затишьем, Жилов и Веточкин грелись на августовском солнышке. После надежного, но мрачного убежища (электрического освещения японцы лишили бункер вчера удачным попаданием снаряда) на воздухе была настоящая благодать. Хоть Веточкин и посматривал с опаской в сторону совсем уже недалекой и постоянно громыхающей линии фронта.

– Ерунда, – свесив ноги в воронку, рассуждал Жилов. – Снаряд в одно и то же место дважды не попадает.

– Так ли? – беспокоился Петя.

– Доказано.

Петя хотел заметить, что тот, кто мог бы доказать обратное, уже ничего не расскажет, но промолчал.

Утром Жилов в достаточно резкой манере заявил приходившему полковнику Третьякову, что он не жандарм, а боевой офицер, и пусть арестованных генералов стерегут другие, а его место на передовой. Третьяков выслушал молча; пообещал до вечера выслать смену, а Жилову назначил явиться в расположение полка под гору Высокую. В самое пекло.

– Вот и прекрасно! – неподдельно обрадовался поручик.

Обсудили последние новости, которые прислал через китайцев из Чифу наш консул Тидеман. Под Ляояном идет большое сражение. Наши по всем расчетам должны выстоять, и тогда уж наверняка погонят японцев. Значит, скоро Артур деблокируют. Японская армия на материке почти не получает снабжения, и скоро японцы неминуемо должны выдохнуться. Наши крейсера при поддержке нескольких броненосцев ходили в Японское море и обстреляли западное побережье островов Хоккайдо и Хонсю. В самой Японии паника. Флот Микадо активного противодействия нам не оказывает, ограничиваясь демонстрацией своего присутствия издалека. Морская блокада кораблями Катаоки стала не такой жесткой, и ходят слухи, что в Артур пришлют подкрепление морем на русских транспортах. Хотя это вряд ли. Пока что вместо подкреплений китайцы стали больше привозить продуктов и свежих газет, что тоже не плохо. На днях умудрились даже доставить почту. Обратно в Чифу вывозят из Артура женщин и детей на попечение русского консула.