— Дуна, прекрати! — кричала она, однако медведь полностью вырвался из-под ее власти.

В какой-то момент колесо уницикла оказалось почти впритык к бордюру тротуара. Дуну выбросило из седла и швырнуло на бампер припаркованной машины (к счастью, не нашей). Медведь уселся возле своего «коня». К счастью, Дуна не пострадал, однако падение заметно ошеломило его. Никто не смеялся и не аплодировал.

— Вот видишь, — сказала ему сестра герра Теобальда.

Она подошла и опустилась перед медведем на корточки.

— Ах, Дуна, Дуна, — с легким упреком повторяла женщина, словно отчитывала шаловливого ребенка.

Медведь мотал головой, не желая смотреть на хозяйку. Шерсть у пасти поблескивала от слюны. Сестра герра Теобальда вытерла слюну тыльной стороной ладони. Медведь оттолкнул ее руку.

Мы уселись в машину.

— Приезжайте снова! — пытаясь улыбаться, крикнул нам герр Теобальд.

Мать сидела с закрытыми глазами и массировала виски. Этим она отгораживалась от наших разговоров. По ее словам, такой прием служил единственной защитой от поездки с нашей семейкой.

Мне не хотелось говорить о состоянии машины, однако я видел, что отец пытается поддерживать спокойствие и порядок. Он уже разложил на коленях свой гигантский блокнот, словно мы только что завершили ничем не примечательное и скучное обследование.

— Что показывает счетчик? — спросил он меня.

— Кто-то наездил на нашей машине тридцать пять километров, — ответил я.

— Этот жуткий медведь успел побывать и здесь, — сказала бабушка. — На заднем сиденье осталась шерсть. Я чувствую его запах.

— А я ничего не чувствую, — сказал отец.

— Тут пахнет не только медведем. Еще и духами этой вульгарной цыганки в тюрбане. Запах так и держится под потолком.

Мы с отцом принюхались. Мать продолжала массировать виски.

На полу, возле педалей сцепления и тормоза валялось несколько расплющенных зеленых зубочисток. Такую же зубочистку я видел во рту певца, где она смотрелась странным шрамом в уголке губ. Мне было легко представить, как вся эта странная публика каталась на нашей машине. Певец сидел за рулем. Рядом пристроился калека, махавший в окно культями своих ног. А на заднем сиденье, разделяя толкователя снов и его бывшую жену, сидел медведь. Его косматая голова упиралась в мягкий потолок салона. Он сидел, сложив на коленях свои лишенные когтей лапы. Старый медведь, похожий на тихого доброго пьяницу.

— Несчастные они люди, — сказала мать, по-прежнему не открывая глаз.

— Лжецы и преступники, — отчеканила бабушка. — Беженцы из другой страны, откуда их прогнали за колдовство и подобные штучки. У самих жизнь вкривь и вкось, так еще и животное испортили.

— Жизнь не всем благоволит, — возразил отец. — Они очень старались, но наград не получили.

— Это не цирк, а зоопарк, — заявила бабушка.

— А мне понравилось, — признался Робо.

— Пансион тянет только на класс С, — сказал я.

— Они ниже, чем Z, — поморщилась бабушка. — Они вообще выпали из человеческого алфавита.

— Ситуация заслуживает подробного письма, — сказала мать.

Отец поднял руку, как поднимает священник, собираясь благословить паству. Мы замолчали. Отец не любил, когда ему мешали писать. Выражение отцовского лица было суровым. Бабушка наверняка предчувствовала его приговор. Мать знала, что спорить с ним бесполезно. Робо успел заскучать. Я ехал по Шпигельглассе в сторону Лобковицплац. Шпигельглассе — настолько узкая улица, что, когда едешь по ней, машина отражается в витринах. Я вдруг ощутил нереальность нашей поездки по Вене: все было как в фильме с использованием кинотрюков, где снимают две разные сцены, а затем накладывают одну на другую. Вена казалась мне сейчас несуществующим городом из фильма-сказки.

Вскоре бабушка уснула.

— Не думаю, что изменение классности им чем-то поможет, — сказала мать.

— Почти ничем, — согласился отец.

Он оказался прав.

Через много лет я еще раз побывал в пансионе «Грильпарцер», но в то утро я об этом и не догадывался.

* * *

Бабушка умерла довольно неожиданно: легла спать и не проснулась. Вскоре мать заявила, что устала от путешествий. Однако настоящая причина была иной. Ее вдруг начал преследовать тот же сон, что снился бабушке.

— Лошади совсем отощали, — однажды рассказала она мне. — Я всегда знала, что они отощают, но настолько… И солдаты. Боже, какой у них был жалкий вид. Даже не верится, чтобы рыцари выглядели так жалко.

Отец ушел из бюро туризма и устроился на работу в местное детективное агентство, расследовавшее кражи в отелях и крупных магазинах. Работа его вполне устраивала, хотя в рождественскую пору он всеми правдами и неправдами отлынивал от своих обязанностей. Отец считал, что в это время некоторым людям позволительно немного поворовать.

Чем старше становились родители, тем лучше они ладили друг с другом. Под конец они достигли почти полного счастья. Сила бабушкиного сна потускнела на фоне событий реального мира; в особенности после того, что случилось с Робо. Он учился в частной школе, где пользовался всеобщей симпатией. Потом брат поступил в университет, но успел проучиться всего несколько месяцев. Его убила заложенная кем-то самодельная бомба. Робо был далек от всех политических веяний, его интересовала только учеба. В последнем письме к родителям он писал: «Студенческие радикальные фракции пытаются выглядеть крайне серьезными, но их серьезность здорово преувеличена. А вот еда здесь никуда не годится».

Отослав это письмо, брат отправился слушать лекцию по истории. Через несколько минут после начала лекции в аудитории прогремел взрыв.

После смерти родителей я бросил курить и снова начал путешествовать. В пансион «Грильпарцер» я поехал вместе со своей второй женой. С первой я никогда не ездил в Вену.

Отец помог пансиону получить класс В, но удержать классность «Грильпарцеру» не удалось. Когда я вновь увидел этот пансион, он уже не относился ни к какому классу. Управляла им сестра герра Теобальда. От ее вульгарной привлекательности не осталось и следа; сейчас она была пропитана бесполым цинизмом, присущим старым девам. Ее фигура расползлась и стала бесформенной. Ее волосы были окрашены в медный цвет, и мне почему-то сразу вспомнились мочалки из медной проволоки, которыми отдраивают кастрюли и сковородки. Меня она не помнила, а к вопросам отнеслась настороженно. Думаю, решила, что я из полиции, раз так хорошо осведомлен о членах ее семьи и событиях прошлого.

Первым из пансиона исчез певец. Его голос очаровал какую-то другую женщину. Толкователя снов увезли отсюда силой и поместили в психиатрическую клинику. Его сны превратились в кошмары. Каждую ночь постояльцев будили его душераздирающие крики и жуткий вой. Его переезд из обветшалого пансиона почти совпал с утратой «Грильпарцером» класса В.