– Я слышу эту клятву и связываю тебя ею, – произнесла Кеневах, воздела кости и заставила их разгореться магией.

– Я слышу. – Кева подняла свои ярко светящиеся кости.

– Я слышу, – повторили дама’тинг одна за другой, поочередно поднимая свои.

– Я слышу. Я слышу.

Инэверу возвели на мраморный стол и поставили на колени; ее ладони уперли в поверхность и прижали к ней лбом. Вмятины в камне свидетельствовали о бесчисленных коленях, ладонях и лбах, что побывали здесь раньше.

Кеневах извлекла большой кусок мрамора, когда-то он походил на мужской член, но за столетия пользования выпуклая головка стерлась и мало чем отличалась от ствола.

Кева взяла потир с благословленной водой и облила ею фаллос, шепча по ходу молитвы. Затем извлекла фиал со священным канисовым маслом, капнула на мрамор и растерла круговыми поступательными движениями, словно удовлетворяла мужчину. Она применила все семь священных приемов, ровно распределила масло по каждому дюйму поверхности.

Кеневах забрала у нее ствол и встала за Инэверой, та невольно сжала бедра, зная, что это худшее из всего, что можно сделать.

– Боль и страх… – напомнила Кеневах.

– …суть просто ветер, – закончила Инэвера.

Она последовала за своим дыханием, обрела центр и раскрылась, расслабила бедра.

– Сим скрепляю твой союз с Эверамом, – возвестила Кеневах и без колебаний ввела в Инэверу фаллос, заставив ее чуть задохнуться.

Кеневах двигала его с подворотом взад и вперед. Инэверу захлестнула боль, но она согнулась, как пальма, и обратила страдание в сладкое торжество сочетания с Эверамом. Он ее истинный муж и говорил с ней через хора. Наконец-то она поняла, что значит быть невестой Эверама. Она больше не одинока. Он направит ее.

Кеневах отступила:

– Все позади, невеста Эверама.

Инэвера кивнула и медленно встала, осознавая боль и струение крови по бедрам. Ноги подгибались, но она уверенно повернулась к Кеневах, которая повязала ей на лицо покрывало из скользкого белого шелка.

Инэвера поклонилась:

– Благодарю, дамаджи’тинг.

Кеневах поклонилась в ответ, и Инэвера, имея на себе только пояс с мешочком для хора, направилась мимо женщин к выходу. Ее спина была пряма. Поступь – горделива.

Ей выделили личные покои в обоих дворцах – подземном и верхнем. Огромные, роскошные помещения с дорогими коврами, шелковым постельным бельем и толстыми бархатными шторами; с сервизами из серебра, золота и хрупкого фарфора. Обнаружилась и личная мраморная ванна, она освещалась меточным светом, который Инэвера могла прибавить и пригасить, и опоясывалась тепловыми метками для подогрева и охлаждения воды; они же ведали температурным контролем воздуха. Выкуп, уплаченный Дамаджи за магию ради простого удобства; все это управлялось каменной педалью, которую новоиспеченная дама’тинг освоила, еще когда носила бидо.

Оставшись одна, Инэвера распахнула шкаф, в котором висела дюжина комплектов белоснежных шелковых одежд. Она отобрала два. Первый выложила на широкую кровать с балдахином. Второй распорола ножом.

Евнухи уже нагрели ванну. Инэвера скользнула в восхитительно горячую воду и тщательно отмылась. С улыбкой ощупала едва пробившуюся щетину на лысом черепе. Ей больше не придется брить голову – только лоно и ноги, ежедневно.

Она взяла чернила и кисточку и нанесла метки на свое женское достоинство. Кровь остановилась, корка смылась, но Инэвера еще ощущала боль от сочетания с Эверамом.

Она задернула толстые шторы, исторгнула меточный свет из стен и опустилась на колени, размеренно задышала для обретения центра и помолилась. Затем взяла мешочек с хора и вынула восьмую кость. Та была шершавой, как кусок обсидиана, выбитый из ала кайлом.

Бесценный дар – магия на ее личный выбор. Суспензия на основе ихора, которая струилась в дворцовых стенах, как кровь, имела ограниченное применение, но эта кость способна зарядить силой несметное количество чар. Еще одну для использования вне больничного шатра она получит только через год. Безусловно, уже начались разговоры о том, как Инэвера поступит с костью – наверно, превратит в оружие или щит, какие имелись у многих дама’тинг.

Но Инэвера, не колеблясь, тронула ею накожные метки и почувствовала, как они разогрелись и ожили, вспыхнули силой в тусклом меточном свете. Бедра сомкнулись, и она содрогнулась от ощущения, которое оказалось не совсем наслаждением и не совсем болью.

Исцеление – сильнейшее и самое разорительное магическое воздействие. Восьмая кость рассыпалась в пыль, и Инэвера проверила пальцем между ногами. Дело сделано.

Ее плева восстановилась.

«Если у меня существует хоть один шанс выйти замуж за Избавителя, я должна предстать перед ним настоящей невестой, не знавшей мужчин».

Она взяла шелковое одеяние, которое превратила в одну длинную ленту, и привычно свила бидо.

Знакомая палатка исчезла, сменилась новой, намного большей и лучшей.

– Корзины! – раздался возглас, Инэвера удивленно повернулась и увидела отца в бурых одеждах хаффита, тот опирался на трость из-за протеза. – Прекраснейшие корзины во всей Красии!

Инэвера подождала, пока в палатку войдет покупатель и отвлечет Касаада. Затем проскользнула следом и устремилась за шторку.

Мать оказалась на месте. Время не тронуло ее; она сидела, зажав между ногами обод. Вокруг трудилась еще дюжина мастериц, среди которых были и молодые с открытыми лицами, и средних лет, а то и в почтенных годах. Шторка зашуршала, когда Инэвера вошла, и все резко подняли глаза. Только Манвах, глянув, вернулась к своему занятию.

– Оставьте нас, – тихо приказала Инэвера, и работницы побросали ободы, вскочили и поспешили прочь.

Некоторых Инэвера узнала, несмотря на покрывала.

– Ты обойдешься мне, по меньшей мере, в рабочий день, – проворчала Манвах. – Пожалуй, и больше, потому что эти вороны станут каркать о тебе несколько дней.

Инэвера распустила покрывало, дала ему пасть с лица.

Манвах подняла взгляд, но на нем не возникло ни удивления, ни узнавания.

– Мне дали понять, что у дама’тинг не бывает семьи.

– Им не понравится, если они узнают о моем приходе, – согласилась Инэвера. – Но я все равно твоя дочь.

Манвах фыркнула и снова взялась за дело.

– Моя дочь не стояла бы столбом, когда работы невпроворот. – Она глянула вверх. – Или ты разучилась?

Инэвера тоже фыркнула – так похоже на мать, что на секунду замешкалась. Затем улыбнулась, вернула покрывало на место и скинула сандалии. Уселась на чистое одеяло, расположила между ногами недоделанный обод и цокнула языком:

– Ты так преуспела, что на тебя пашут Криша и ее сестры, но их работа по-прежнему никуда не годится. – Она удалила несколько свивок и потянулась к вороху пальмовых листьев.