Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но кто из вас готов покарать невиновных? — продолжал выступающий. — Детей, не успевших узнать, что хорошо, а что плохо?
Публика беспокойно заерзала. Даже те, кто прежде смеялся, теперь посерьезнели.
— Я согласен, казнь этих рабов станет мощным посланием Риму. И оно заключается в том, что мы нисколько не лучше варваров! — Пожалуй, сегодня он выступал слишком долго: напряжение уже начинало заметно сказываться. — Взгляните на эти лица, — воззвал защитник. И, отступив, взял за подбородок красивую девочку, улыбнувшуюся Юбе. — Ей нет и шести. Она еще не жила — а уже заслужила жестокую смерть? Чем, позвольте спросить?
Галлия рядом с нами украдкой вытерла слезы.
— А этот ребенок? — воскликнул выступающий, коснувшись плеча мальчишки, которому не исполнилось и десяти лет. — Что будет с ним, если оставить его в живых? Мальчик может прекрасно служить новому господину. Может однажды купить свободу. А когда-нибудь стать не менее богатым, могущественным и уважаемым человеком, чем консул Октавиана Агриппа!
Публика начала оживленно переговариваться. Защитник впился глазами в присяжных.
— Будьте милосердны. Карайте преступников и оставьте жизнь невинным!
После этого он спустился с помоста. Несколько мгновений никто не произносил ни звука.
— Думаете, решение вынесут завтра? — спросил Марцелл.
— Похоже на то, — глухо произнес Юба, и я задалась вопросом: неужели даже его растрогала речь защитника?
На обратной дороге с Форума Юлия беззаботно прощебетала:
— Кто бы мог подумать, что судебное заседание способно быть таким занимательным? Не хотите ли сделать ставки?
Я впервые заметила, как Марцелл отпрянул от нее с отвращением.
— А что? — изумилась красавица. — На арене — почти то же самое.
— Может, и там не стоило это делать, — отрезал племянник Цезаря.
Юлия недоуменно взглянула на меня.
Зрители, явившиеся узнать судьбу двухсот рабов Гая Фабия, заполнили весь Форум, от внутреннего двора Карцера до ступеней святилища Кастора и Поллукса. Нам разрешили пропустить занятия на Марсовом поле ради того, чтобы выслушать, какое решение примут присяжные. Пришел даже Октавиан в обществе Ливии и Агриппы.
— Где твои сестры? — обратилась я к Марцеллу. — И почему вашей мамы здесь нет?
Он отступил подальше, чтобы лучше видеть (хотя мы стояли прямо за деревянным помостом, а вокруг толпились сотни сенаторов), и произнес:
— Сестрам сюда нельзя. Маму всегда огорчают подобные слушания. Однажды на ее глазах человеку вынесли смертный приговор, так она до сих пор вспоминает.
— Думаешь, их объявят виновными? — разволновалась я.
— Убийцу — конечно. А остальных… — Молодой человек замялся. — Не знаю. Предать их казни будет несправедливо.
— Но в чем виноваты дети? — вмешался мой брат.
— Если бы Красный Орел был здесь, — зашептал Марцелл, — сейчас бы уже на каждой двери висели воззвания.
— Может, он выжидает, — предположила я. — Хочет узнать приговор.
Казалось, на слушание пришел весь Рим, за исключением Октавии. В присутствии Цезаря адвокаты старались выступать покороче. Их последние речи были особенно выразительны. Защитник со стороны Гая Фабия призывал к справедливости, указывая на жену покойного, утиравшую слезы. Защитник рабов обращался к разуму, напоминая, что дети и старые женщины не могли принимать участие в преступлении. Когда присяжные поочередно объявили юного раба виновным, я заметила, как Октавиан кивнул в знак согласия. Толпа оглушительно возликовала. Мальчик испуганно посмотрел на мать, и та закрыла лицо руками, закованными в тяжелые кандалы.
— Вот оно, — бросила Юлия. — Интересно, что теперь?
И она откинула непослушный черный локон со лба и поднялась на носочки, чтобы видеть лица присяжных.
Первый из них встал с места и произнес свой вердикт о двух сотнях рабов.
— Виновны.
Я посмотрела на Цезаря. Его лицо представляло собой бесстрастную маску. Поднялся второй.
— Виновны.
Толпа негодующе загудела. Когда тот же вердикт прозвучал и в третий, и в четвертый раз, Юба предложил:
— Может, не стоит нам здесь оставаться?
— Марцелл, Тиберий, уходим, — резко бросил Октавиан.
Юлия возмутилась:
— Мы еще не услышали приговора!
— А если тебя здесь убьют? — оборвала ее Ливия. Среди публики нарастало возмущение. Вольноотпущенники принялись громко скандировать имя Красного Орла.
— Идем! — крикнул Цезарь. — Идем!
Преторианские стражники расчищали дорогу через Форум. Когда последний присяжный сказал: «Виновны», толпа обезумела. За нашими спинами разражался настоящий мятеж: с грохотом падали статуи, люди бросались на солдат. Рабы уже не нуждались в оружии. Достаточно было камней и огня. В нашу сторону хлынула целая волна разгневанных зрителей.
— Времена Спартака возвращаются! — воскликнула Ливия.
Октавиан подхватил ее под руку. Тут военные окружили нас плотным кольцом и устремились к выходу.
На Палатине нас уже встречала Октавия, выбежавшая в портик.
— Что случилось? — прокричала она.
— Виновны, — ответила Галлия, и сестра Цезаря побледнела.
— Все двести? Теперь их казнят? — Она посмотрела на брата.
— Таков приговор.
— Но ты же не думаешь…
Она осеклась под взглядом Октавиана. Мы все прошли на площадку, возведенную для наблюдений за скачками, и увидели дымный столб, поднимающийся над Форумом.
— Похоже, плебеи опять бунтуют, — заметил Тиберий.
Цезарь скрипнул зубами.
— Я им этого не спущу.
— Все зло — от рабов! — воскликнула Ливия. — Пора прибрать их к рукам! Может, пусть ходят в одежде одного и того же цвета? Или носят клейма?
— Треть населения Рима находится в рабстве, — заметил Юба. — Хотите, чтобы триста тысяч невольников издалека различали друг друга на улицах?
— Действительно, — выпятил губы Октавиан. — Клеймить их нельзя.
Я покосилась на Галлию, но ее лицо было совершенно непроницаемым.
— А если смягчить законы? — предложила Октавия.
— Это удержит рабов от насилия? — рявкнул Цезарь.
Его сестра отступила, еле сдерживая слезы.
— Да. Если в суде появится человек, защищающий их от несправедливых господ, это может помочь.
Октавиан бросил взгляд на племянника и внезапно спросил:
— А ты бы что сделал?