но обозначила движение, которое можно было трактовать, как попытку встать.

– Боюсь, господин мой, мы были не первыми. Варий наверняка сообщил уже эту новость своей супруге. – Даже если бы они расписали роли заранее, Иосиф не смог бы подобрать лучшего момента чтобы вмешаться.

Губы Эгнации дрогнули.

– Мой муж? Иудей, почему ты, думаешь, что моему мужу есть дело до Арарика, или как там его звали сейчас? – резко бросила она.

Иосиф в ответ лишь приподнял свои кустистые брови.

Петроний потер лоб, вздохнул, и устало сказал:

– Эгнация, я ценю словесные игры. Без них мы жили бы, словно какие-нибудь варвары, которые не носят тогу, разрешают споры на кулаках и мочатся прямо на улицах. Но уже поздно, и я хочу вернуться домой до того, как окончательно стемнеет. Гладиатор, который сидит сейчас в тюрьме префекта, сказал, что твой бывший жених искал мести. Он не знает кому. Я думаю, в Риме есть два человека, к которым у Арарика могли быть особые счеты. Это тот, кто донес о заговоре и тот, кто продал его в гладиаторы. У меня есть все основания полагать, что кто-то из них двоих виновен и в убийстве.

– Хорошо. – Эгнация сухо кивнула. – Я знала, кем был Меланхет. Не от мужа. Я столкнулась с ним на улице примерно месяц назад. Он болтал с моей служанкой. Я не знаю, что ему было нужно. Мы поговорили. Один раз. Больше он не появлялся. Служанку я отправила в наше африканское поместье. О том, что он был убит я узнала после того, как вы нашли тело. Мой муж узнал о воскрешении Арарика после его смерти. От меня.

– А твой муж рассказал тебе о роли, которую сыграл в судьбе твоего бывшего жениха? В качестве ответной любезности.

– Не понимаю, о чем ты.

– Как оказалось, на севере остались люди, которые знают, кто положил начало гладиаторской карьере Меланхета.

– В таком случае они осведомлены лучше меня.

Она знала и это. В этом не могло быть никаких сомнений. Как и в том, что мертвому жениху Эгнация предпочла живого мужа, а значит, у Петрония не осталось аргументов, чтобы заставить ее признаться.

– Ты прекрасно скрываешь свои чувства. Как я не старался, я так и не заметил, чтобы ты радовалась воскрешению жениха или горевала из-за его окончательной гибели.

Парфянская стрела пропала даром.

– Никто не радуется появлению призраков, никто не плачет, когда призраки оставляют его в покое, – невозмутимо отозвалась Эгнация.

Это был тупик. Беспросветный и безнадежный как лабиринт Минотавра. Из него наверняка существовал выход, вот только у Петрония не было с собой волшебного клубка Ариадны. И все же он решил сделать последнюю попытку.

– Я говорил, что вижу двух кандидатов на роль убийцы. И один из них – доносчик. Вчера ты сказала, что не знаешь, кто это был. А сегодня?

– Мой ответ не изменился, – скучным голосом ответила хозяйка.

– Я слышал, что твой дядя пытался ему отомстить.

– Если это и так, он не преуспел.

Откуда-то из внутренней части дома вдруг раздался громкий топот и в атрий влетел Гай Варий Сирпик-младший. Если бы лары-хранители дома были чуть-чуть менее расторопны, стоявший в углу ткацкий станок пришлось бы чинить или заменить новым.

– Мама я искал тебя, я.…, – заорал подросток, ухитрившись притормозить у самого края имплювия. Тут он увидел, что мать не одна и смутился. От смущения едва не потерял равновесие, откинулся назад, неловко замахал руками, чудом не свалившись в бассейн.

Эгнация укоризненно покачала головой и с напускной строгостью сказала:

– Варий, ты скоро наденешь взрослую тогу. Тебе не пристало носиться по дому как мальчишке. Мы закончим, и тогда я поговорю с тобой.

– Конечно, мама. Я приду позже.

Щеки Сирпика-младшего пылали от смущения, когда он направился к выходу.

– Подожди, – окликнул его Петроний. – Рад видеть, что отчуждение, которое я заметил между тобой и матерью вчера, осталось в прошлом.

– Такое случается между родителями и взрослеющими детьми, – мягко проговорила Эгнация. – Дети растут и им кажется, что они больше не нуждаются в нашей опеке, а нам не хочется их отпускать.

– Конечно, мама. Прости меня, я был неправ.

Безо всяких сомнений взгляд мальчика не выражал ничего кроме обожания.

– Ничего страшного, Гай. Главное, что это осталось в прошлом.

*****

Тень от фонаря металась между колоннами загнанным зверем. Звук шагов гулко разносился во все стороны в мрачной тишине атрия. Постепенно поднимаясь выше, стлался над каменным полом и, отталкиваясь от стен, вновь возвращался к центру зала. Свиваясь над имплювием, взлетал вверх, вырываясь на свободу через отверстие в потолке.

Лоллий, впрочем, был так погружен в свои мысли, что обратил внимание на посторонние звуки, когда шаги, приблизившись к кабинету, вдруг затихли. Отделявшая кабинет ширма качнулась в сторону, и хозяин дома вскинул руку, защищая глаза от слишком яркого, после долго пребывания в полумраке, света фонаря. Свет бил ему прямо в лицо, и он мог различать лишь общий силуэт человека на фоне сумеречного атрия.

– Убери фонарь. Я ничего не вижу, – потребовал Лоллий, щурясь и пытаясь рассмотреть вошедшего.

– Прости, господин. Не хотел беспокоить тебя, но повар переживает, когда можно будет подавать обед.

Фонарь опустился вниз.

– Эбур, ты меня напугал, – ворчливо проговорил Лоллий, опуская руку. – Я.… я задумался.

– Случилось что-то еще?

– Да. Все очень плохо.

Тут Лоллий обнаружил, что все еще сжимает одну из табличек и раздраженно отбросил ее сторону. Управляющий слегка изогнул бровь. Затем, решив очевидно, что необычайно мрачный тон, которым хозяин произнес эти слова, требует более сильного проявления чувств с его стороны, чуть-чуть наклонил голову набок.

– Вот как.

– Не "вот так", – передразнил его Лоллий, – а действительно плохо. Настолько плохо, что я не могу представить, чтобы было еще хуже.

– Возможно, ты немного преувеличиваешь, мой господин, – осторожно возразил Эбур. – Возможно, твое мнение еще изменится. Часто бывает, что по прошествии некоторого времени беды, которые кажутся нам непреодолимыми, превращаются в мелкие неприятности, о которых мы вспоминаем с улыбкой.

Лоллий внимательно посмотрел на управляющего. Тот выдержал его взгляд, ничуть не смутившись. Лоллий вздохнул, опустил глаза, пробарабанил пальцами по столу и опять поднял голову.

– Эбур, ты знаешь, насколько я тебя уважаю, – начал он проникновенным голосом. – Ты знаешь, как я ценю твое мнение. Я не встречал в своей жизни человека, рассудительнее тебя. Но, – он вдруг грохнул по столу обеими руками, вскочил, вылетел из-за стола, навис над управляющим и заорал, – клянусь хромой ногой Вулкана, ты понятия не имеешь, о чем сейчас говоришь! К воронам, к воронам