Франциск поднял голову и вгляделся в странные берега.

Тут и там возвышались огромные серые камни, между которыми росли дикие травы и колючий кустарник, а дальше в белесой завесе виднелись только темные горбатые очертания валунов.

И все же туман быстро редел, и вскоре на середине острова показалось гигантское дерево. Толстый белый ствол – обхватов в десять или даже больше – уходил ввысь колонной, а крона раскинулась точно ярмарочный шатер, доставая, кажется, до самого неба. В отличие от других сикомор – безлиственных, бесплодных, – у этой великанши были густо-кровавого цвета листья.

Францу вдруг показалось, будто возле сикоморы на земле что-то проблескивает. Какой-то предмет отражал лунные лучи, но разглядеть получше из-за ветвей и листвы не удавалось.

Мальчик вспомнил первую печать и передернул плечами.

Чувствует ли Филипп то же самое?

Франц покосился на брата. Ему тоже было не по себе. Нет, не так: он боялся. Мальчик сцепил бледные пальцы в замок, положив на колени, и сидел так – то ли отрешившись от всего мира, то ли читая про себя молитву (чего Франц за близнецом никогда не замечал), а пронзительные голубые глаза неотрывно смотрели на сикомору, причем левый едва заметно подергивался.

Внутри Филиппа бушевала буря.

Это было ясно, хоть он и не показывал виду, прятал истинные чувства. Но Франц все равно понял.

Так страшно, как в пещере Богомола, им еще никогда не было, и мальчик отдал бы все, что имел, лишь бы не очутиться в подобном месте вновь. Он вспомнил и бедного хризалиду, стоящего на коленях перед Хранителем Лжи, и сгустки крови на полу…

Темнота подступила тучей, заклубилась позади.

Страшно.

Холодно.

Внутри все дрожит при мысли, что их ждет вторая печать.

«Забот и тревог будет полон земной твой срок».

Куда же деться от гнетущей неизбежности? Куда спрятаться? Франц поглядел на воду – черные глянцевые волны плескали о берег, едва слышно хлюпали и чавкали. Он всматривался в темную и холодную глубину, будто она могла дать ответ.

Но у реки ответ лишь один.

И избавление от страданий одно – раз и навсегда.

«Прими себя таким, какой ты есть… Зная правду, ты сможешь идти дальше».

Нет, сдаваться нельзя.

Покуда есть шанс на спасение – нужно держаться, ведь будущего не знает никто. Разве что Мудрец.

«Ты вернешь себе то, что принадлежит тебе по праву, еще до того, как истает луна…»

Так он сказал, а значит, предсказание сбудется, и Франциск сумеет вернуть нечто ценное, это уж точно. Жизнь Филиппа? Его благосклонность? Ключ от Двери в Англию?

Что-то вернет, а это хорошо. Так почувствовал Франциск, и воспоминание о чудесном аромате розового чая, о теплом фарфоре, греющем руки, об уютных креслах в Гнезде на мгновение всплыли из темноты и ободрили мальчика.

Нет, теперь Франц чуть более храбрый, чем прежде.

Не даст съесть себя так легко.

И обмануть не даст.

Только мальчик успел так подумать, как вой пропал.

Нечто страшное, оглашавшее лес стонами, ушло.

Остров окутала тишина.

– Что же… – Калике поглядел на близнецов грустными глазами. – Дальше мне хода нет.

– П-почему? – спросил Франц, опешив от неожиданности.

– Это территория второй печати, – отвечал вместо него Фил. – Разве не ясно?

Так неожиданно было слышать его голос! Франциск повернулся к брату, но Фил смотрел мимо него.

Калике тяжело вздохнул:

– Это верно… Ступить на берег может лишь тот, кто идет по Стезе. То есть вы двое. – Калике прищурился, вглядываясь в туман. – Кажется, я узнаю это место… За тысячи лет полетов над Полуночью я, пожалуй, выучил все уголки страны Мертвого Принца. Это остров Плакальщика.

– Остров… Плакальщика? – Голос Франца дрогнул. – Что т-там?

– Что бы там ни было, вам дадут шанс открыть печать.

Но Франц не мог сладить с волнением и ужасом.

– Богомол тоже давал шанс! – вырвалось у него. – Но это не шанс вовсе! Если бы не тот стражник…

Калике внимательно посмотрел на Франциска:

– Уж не думаешь ли ты, что помощь была случайной?

Франц заморгал.

– Что ты имеешь в виду, Калике?

– Что я имею в виду? Цветы защитили вас от взгляда Эмпирея в первый раз и защищают до сих пор: разве мы бы оторвались от погони так легко, не будь Цветов? Неужели не видишь, что тебе подкидывают шанс один за другим? Много чего вам дает Стезя… Мудрец пролил вашу кровь и скрепил с Кризалисом – и, хоть и плата за обещание ужасна, это ваш шанс. Твой. И Филиппа.

Тут Калике смолк и погрузился в раздумья.

Франциск вспомнил о плате, которую придется отдать, если они не откроют печати…

«…он высосет вашу кровь до последней капли, и вы станете частью темной завесы, разделяющей мир живых и мертвых…»

Мальчик сглотнул.

Глоток прозвучал слишком громко в белой пустоте.

Калике повернулся к Францу всем телом, показал ему раскрытую ладонь:

– Смотри. Что ты видишь?

По ладони Каликса бежали, точно ручейки по долине, линии жизни, сердца, судьбы. Совсем как у людей.

Но больше ничего не было.

– Ничего…

На всякий случай мальчик наклонил голову вправо, потом влево – вдруг предмет, который показывает Ветер, прозрачный?

– Да нет, точно ничего…

– Твой ответ неверен.

Ветер вновь играл с ним в загадки! Серебристые глаза сияли.

– Франциск Бенедикт Фармер. – Монстр торжественно произнес его полное имя и склонился к мальчику. Калике был совсем близко, и в носу защекотало от аромата морозной хвои. – Ты смотришь, но не видишь, дитя, – прошептал он. – У меня в руке пу-сто-та. Разве нет, мой господин?

Франц озадаченно морнул.

Калике легонько сжал пальцы на запястье мальчика и положил его крохотную ладонь на свою.

– Мир гораздо больше и интересней, чем тебя учили в детстве, не так ли? Когда я попросил взглянуть на мою руку и сказать, что там, ты ожидал увидеть некий предмет – ключ, пуговицу или волчок, я угадал? Но у тебя и в мыслях не было, что пустота тоже существует. – Гигант растянул губы, приоткрывая клыки. – Когда наступит роковая минута и тебе покажется, что не осталось ничего, ни малейшего шанса, вспомни о том, что сейчас и в моей, и в твоей ладони по-прежнему кое-что есть. Эти печати, Франциск, на самом деле не страшны. И загадки отгадать не труднее, чем развязать шнурки на ботинках. Монстры, защищающие артефакты… Если ты их боишься, то знай: они такие же, как я, как Филипп и как ты.