— Я подам на вас в суд.

— Что? — Челюсть подумал, что ему послышалось.

— В суд, — повторила Марина. — Незаконное удерживание человека. То есть меня. Я думаю, что у Бориса тоже будет что заявить — иначе бы он не скрывался от вас. А вы бы за ним не гонялись...

— Ну надо же, — с прискорбной гримасой произнес Сучугов. — Ваш муж несколько лет проработал на нашу компанию, вы тоже работали в нашей системе... «Рослав» создал вам такие условия жизни, какие вряд ли дала бы вам любая другая корпорация. И вы в конце концов объявляете себя врагом нашей компании. Не то чтобы мы испугались...

— Когда появляется проблема выбора, — отчеканила Марина, — корпорация или семья, я, безусловно, выбираю семью. И я уж точно вас не испугалась.

На следующий допрос Сучугов привел психолога, тот добросовестно отсидел два часа за стеклом и потом выдал свои соображения:

— Это женщина с характером, но она всего лишь женщина.

— Что это значит? — спросил утомленный Сучугов.

— Если надавить на слабое место, она зарыдает и расскажет все, что вам нужно, и даже больше. И сама притащит этого вашего Романова сюда...

— Вы серьезно? — уставился Сучугов на психолога. — Вы не удивитесь, если я спрошу — а где, черт побери, ее слабое место?

— Насколько я понял из услышанного — семейные ценности. Дом, муж, дочь, стабильность. Нужно дать ей очень хорошо понять, что все это будет ею потеряно, если она пойдет на конфликт с корпорацией. Потеряет квартиру, стабильность, ее дочь потеряет перспективы, которые имеет сейчас... Она должна вспомнить, насколько ценны и значимы эти вещи.

— Кажется, я ей напоминал об этом...

— Вы на нее давили, поэтому она воспринимала вас как врага и все ваши слова воспринимала как вражеские. Она должна все осознать сама. Можно свозить ее домой, на квартиру — чтобы она ощутила контраст между тем, что было в ее жизни до поступка мужа, и тем, что есть сейчас...

— Ага, — сказал Челюсть и сделал пометку в записной книжке.

— Еще можно сыграть на противоречиях внутри семьи, если такие были. Если в семье доминировал муж и жена чувствовала, что ее недооценивают, пренебрегают ее интеллектом, — нужно надавить на это. Нужно убедить жену, что муж принял неправильное решение, а исправить его может только она, потому что она умнее...

— Ага, — сказал Челюсть.

Во вторник во исполнение этого плана Челюсть разрешил Марине Романовой в сопровождении троих сопровождающих съездить домой.

Если бы Челюсть знал, чем это кончится, он бы послал к чертовой матери и этот план, и того психолога, который его навязал.

Но Челюсть не знал.

«Господи, я, должно быть, выгляжу просто кошмарно», — подумала Марина, вылезая из микроавтобуса, только что пересекшего пропускной пункт «Славянки-2». Это был полдень вторника, но Марина сейчас была не в состоянии подсчитать количество часов и дней, проведенных ею на шестнадцатом этаже главного офиса «Рослава». У нее было лишь самое общее ощущение — ощущение, что это длилось веками. И что теперь из микроавтобуса вываливается постаревшая на столетия женщина.

Под мышкой Марина тащила пакет с книгой и туфлями — нелепое занятие в ее нынешнем положении, когда ни дня рождения мужа, ни прогулки в новых туфлях уже не ожидалось. Навстречу попадались какие-то знакомые, которые удивленно оглядывали Марину, внутренне наверняка изумлялись ее бедственному состоянию, но ближе подходить и задавать вопросы не решались — внимательные взгляды Марининого эскорта отпугивали не хуже предупредительной сирены.

Пока она дошла до дома, ноги изнылись — сказывалось малоподвижное времяпрепровождение в офисе СБ. «Какого черта они не могли довезти меня до подъезда? — мысленно ворчала Марина и отвечала себе: — Из вредности...»

На самом же деле этот пеший путь был задуман в СБ как средство психологического воздействия на Марину — она должна была сталкиваться с благополучными соседями, с женщинами, мужья которых не совершали никаких глупостей... И делать соответствующие выводы.

Вывод Марина сделала только один — она еще больше обозлилась. Трое с лишним суток кошмарных допросов, походы в душ и туалет под конвоем, теперь еще этот турпоход от ворот до подъезда... И впереди никакого просвета.

— Ох! — вырвалось у нее, когда она переступила порог собственной квартиры. Это был вздох радости, и ему не могли помешать даже трое мордоворотов, продолжавших опекать Марину.

Она быстро сняла пальто, сбросила ботинки и босиком пробежала по комнатам, швырнув на диван злосчастный пакет. Это был ее дом — какое счастье... Но теперь в этом доме она была одна, если не считать тех троих конвоиров. Марина решила их не считать.

— Стоп! — немедленно напомнили они о себе. — Куда?

Палец Марины остановился в нескольких сантиметрах от кнопки на телефонном аппарате.

— Я хочу посмотреть звонки, — пояснила она. — Вдруг муж звонил...

— Если бы он звонил, — усмехнулся один из троицы, — мы бы уже давно об этом знали.

— Как это? — не поняла Марина, потом посмотрела на телефон. — Вы в него что-то засунули?

Они не ответили ей, просто снисходительно улыбались.

— Ладно, — сказала Марина. — Сколько у меня времени?

— Пара часов.

«Мне дают два часа на то, чтобы я побыла в своей собственной квартире, — Марина нехорошо посмотрела на свой эскорт, однако те этого взгляда не заметили. — Обалдеть...»

Она несколько раз мысленно повторила это слово, сначала бесцельно перемещаясь из комнаты в комнату, будто восстанавливая в памяти планировку и расположение вещей, а затем остановившись посредине спальни. Остановила ее несколько неожиданная мысль.

«Жаль, что у нас дома нет оружия», — подумала она. Борис как-то раз заговорил об этом, но Марина резко возразила, сказав, что при несовершеннолетнем ребенке никаких пистолетов у них дома не будет. Напрасно она так сказала, сейчас вытащила бы пистолет из-под стопки свежих простыней, взвела бы курок или что там полагается взводить... И сказала бы тем троим: «Господа, ложитесь мордами на пол, пожалуйста...»

Впрочем, если они успели засадить в телефон какой-то «жучок», могли бы и отыскать пистолет. Так или иначе, но под стопкой простыней можно сейчас найти — если очень постараться — две тщательно свернутые стодолларовые купюры. Дурацкая заначка — на случай ссоры с мужем, чтобы можно было уехать к родителям. По прямому назначению эти деньги ей так и не понадобились, крупной ссоры не получилось... Ну а чтобы доехать до Парамоныча, таких денег не нужно, хватит и того, что у Марины осталось после пятничного шопинга. Тём не менее она забрала деньги из шкафа — не оставлять же врагам. Так она теперь к ним относилась, к тем, кто сидел в соседней комнате, — враги. Ну а если они не сидели в соседней комнате, а подглядывали... Марина вынула из шкафа несколько трусов и новый бюстгальтер, положила все это на кровать, пусть видят.