Битва за осадные машины началась, когда великий князь Василий Дмитриевич, поддерживаемый слугами, поднялся на боевую площадку Боровицкой башни и с облегчением опустился в кресло. Вокруг, звякая железом, расположились бояре, готовые давать советы или исполнять приказы. Московский князь внимания на них старался не обращать. Самых лучших все равно увел Чингисид, шельмец татарский.

– Открывайте! – приказал он, откидываясь на матерчатую спинку и наблюдая через бойницу меж каменными зубцами за предпольем внизу.

Скрип моста спугнул бегающих с мешками новгородцев. Они бросились наутек так быстро, что кинули даже щиты, подставляя лучникам спины. Но разбойникам повезло: большинство московских ратников сейчас сидели в седлах, теснясь на ближних к воротам улицах. Готовые выйти из города либо для атаки, либо для поддержки товарищей. Так что стрелять по бегущим оказалось некому.

Доверенные Яндызу сотни собрались на восточном берегу Неглинной, дружно пошли на туры. Слева появились конные сотни, им навстречу отвернул Исмет с пятью сотнями конных и после стремительной жаркой сечи стоптал начисто, пошел дальше, минуя захваченную новгородцами слободу со стороны Москвы-реки. Упершись в заваленный мусором овраг, повернул направо и вошел в слободу. Там началась схватка, но как она идет, понять было трудно, ибо избы, заборы, крыши сараев закрывали обзор. Тут и там мелькали копья, вымпелы, сверкали клинки. Понятно было только то, что с парой сотен московских дружинников разбойники справляются не очень успешно.

Против уничтожающих пороки воинов они тоже предпочли использовать стрелы, нанося урон из безопасного удаления. Даже отсюда, с расстояния полета стрелы, великий князь осознавал, какой тяжелый урон несет его дружина. Боевой конь, сильный, выносливый, послушный, непугливый – большая ценность. Стрелы же калечили скакунов одного за другим. И пусть ватажникам удавалось убить всего считаных скакунов – но без ран, похоже, не останется ни один. А раненный в походе конь становится пугливым и для ратной службы негодным.

То ли Яндыз подумал о том же самом, то ли он устал стоять под стрелами, не имея возможности ответить, – но великокняжеские сотни стронулись, пошли вперед, разогнались и вскоре вломились на окраины слободы, выстлав свой путь окровавленными тушами упавших лошадей. Многие еще бились, кусали зубами засевшие в телах стрелы, жалобно ржали – но спасти их было уже невозможно.

Сотни втянулись на улицы слободы и завязли, словно булатный меч в липком тесте. Дружинники продвигались еле-еле, растекались в стороны. Все меньше и меньше ратников оставалось в седле – воины то и дело теряли лошадей. Возможно, новгородцы продолжали забрасывать их стрелами.

– Им не хватает сил, – первым забеспокоился князь Заозерский Нифонт. – Татям не справиться с дружиной, но у хана Яндыза не хватает воинов, чтобы их добить! Дозволь, княже? Дозволь я поведу твои сотни и раздавлю гадину в ее логове?!

Василий Дмитриевич в удивлении приподнял брови: неужели в тощем трусишке проросли семена храбрости? Или известие о том, что во главе новгородцев стоит его личный недруг, заставило Нифонтика оторваться от бабьей юбки и вспомнить о мече?

Но в одном беглый князь был прав: в слободе явно сложилась ситуация неустойчивого равновесия. Для победы в битве не хватало всего лишь слабого толчка. Придет помощь Яндызу – и он опрокинет разбойников. Подтянутся свежие сотни к новгородцам – в бегство обратятся великокняжеские воины… Чего Василию Дмитриевичу очень не хотелось. Даже маленькое поражение может посеять уныние во всей большой Москве. Горожане сразу подумают, что их повелитель разучился побеждать.

Судьбу сражения ныне вполне способен решить даже маленький толчок… Но хороший удар со всей мощи, ровно ладонью по комару, сделает это уже совершенно точно.

«Так вот почему ты захотел в сечу, Нифонтик… – подумал великий князь. – Сообразил, что стоптать большой дружиной кучку татей легко и безопасно. Коли с тысячью Чингисида почти час новгородцы управиться не способны, то пять тысяч разнесут их в пух и прах».

В слободе дружина остановилась окончательно, уйдя не дальше крайних переулков, но больших потерь не несла. Вымпелы, копья, шум и широта битвы доказывали, что сотен меньше не становится. Яндыз оказался прав: опытным, матерым, хорошо обученным ратям разбойничья вольница не противник. Даже числом десять к одному. С равным успехом овцы отбиваются от волков: блеют и умирают. И ничего более сделать не способны.

Однако даже простой хворост непросто порубить, если его много, а у тебя только один топор…

– Один удар дружины решит все раз и навсегда! – сжал кулаки Василий Дмитриевич.

Но уж, конечно, вести ее должен не Нифонтик и даже не Гедимин. Победа должна принадлежать достойному.

– Коня мне к башне! Немедля!

– Коня великому князю! – крикнул вниз постельничий, тут же подскочил к Василию, помог встать, с тревогой прошептал на ухо: – Может, не надо, княже?

– Ноги у меня больны, – почти не таясь, ответил повелитель Москвы и многих уделов далеко окрест. – Седалище же от хвори не пострадало. Да и руки крепки, как прежде. Меч получше юноши любого удержат.

– По коням, православные! – повернувшись к выжидающей толпе, рявкнул боярин Возрин. – Сам князь ныне в сечу вас поведет. По коням!

Постельничий помог повелителю спуститься вниз, передал на руки одетым в кольчуги холопам, и уже те посадили московского князя в седло, поднялись в стремя сами.

– Ворота, – тихо скомандовал Василий, и десятки голосов тут же подхватили приказ: – Открыть ворота великому князю!

– За Русь православную! – Василий Дмитриевич вытянул свою драгоценную персидскую саблю булатной стали и первым проскакал по опущенному на мешки с землей пролету подъемного моста.

Как и полагается, дружина, выходя из тесных ворот на простор предполья, раздалась в стороны, дождалась, пока за пределы стен выберутся все воины, и только потом, по команде великого князя, помчалась вперед, расходясь флангами, охватывая слободу и справа, и слева, и вламываясь в нее прямо в лоб.

Новгородские разбойники ответили тревожным пересвистом и криками. Стало видно, как сотни Яндыза сразу легко и быстро двинулись вперед, расчищая улицу за улицей. Тати кинулись бежать, даже не вступая в бой, от одного лишь вида несокрушимой московской силищи.

Перейдя с рыси на шаг, князь Василий медленно проехал по заваленным телами проулкам, загороженным телегами и санями, миновал площадь у колодца, увидел вдалеке, на Тверском тракте, отстающих от общей массы новгородской рати всадников, пугливо оглядывающихся и погоняющих лошадей, дал шпоры коню, разгоняясь сам и указывая саблей дружине:

– Догоните их! Возьмите! Приведите ко мне!

Московская рать быстро втягивалась на широкую, почти в полста шагов, наезженную дорогу, идущую в сторону Новгорода. Тут и там валялись щиты, тегиляи, зерцала, даже копья и мечи, брошенные драпающим воинством. Стремясь по мере сил облегчить коней и освободиться от тяжести сами, северные храбрецы сбрасывали с себя все, что только можно. Местами попадались и сломанные телеги со слетевшими колесами или вывернутыми оглоблями. Новгородцы, тикая, даже не выпрягали из них лошадей, бросали как есть, с награбленным добром, и бежали дальше!