На достигнутом Фримен останавливаться был не намерен. Необходимо было перестраховаться — перепроверить уже полученную информацию. А кроме того, найти хоть что-то на пятого, этого Тюрина. То, что сделал Державин, было недостаточным для клиентов Фримена в Нью-Джерси. Утром он имел телефонный разговор со своим клиентом, который выразил неудовлетворение работой частного детектива. Клиент сказал, что компромат на Тюрина — это больше чем половина всего дела. И Фримен задумался. Либо есть утечка из Соединенных Штатов, и Тюрин подчищает за собой хвосты, либо его кто-то усердно прикрывает. Что же в таком случае предпринять? Можно попробовать еще кое-что.

Для следующей операции Фримен нуждался не в сотруднике спецслужбы, а в… коллеге. Да, иного способа разрешить проблему он не видел, кроме как с помощью русского частного сыщика. Он навел справки и выяснил, что наиболее компетентными на сегодняшний день в Москве являются два детективных агентства, или, точнее, как они тут в России уродливо называются, ЧОПа — два частных охранных предприятия: «Глория» и «Знамя-2». «Глорией» руководил племянник начальника московского уголовного розыска (ха-ха, можно себе представить!), «Знаменем» — подполковник ФСБ в отставке. После некоторого обдумывания ситуации Фримен склонился в сторону «Знамени». Всем известно, что у русских часто человек занимает какую-нибудь должность не в силу своей компетентности, а благодаря родственным связям, ну а в профессиональных качествах бывшего кагэбэшника вряд ли можно было сомневаться.

Дело, однако, являлось столь щекотливым, что обращаться к господину Ходоровскому (это была фамилия руководителя агентства «Знамя-2») напрямую Фримен не стал. Тут необходим был хороший посредник: неизвестно, как Ходоровский отреагирует на подобное деловое предложение. И американский детектив засел за изучение имеющейся о русском коллеге информации.

Итак, Эдвард Витальевич Ходоровский, подполковник в отставке, между прочим, бывший сотрудник группы «Знамя» ФСБ. Интересно, что свою нынешнюю частную лавочку, как говорят русские, он назвал точно так же — «Знамя-2». Намекает на преемственность, что ли? Ему пятьдесят три года, женат второй раз, трое детей, есть двухлетняя дочь от второго брака и десятилетний внук — от первого. Страстный хоккейный болельщик (это надо запомнить), и сам частенько выходит на лед с друзьями. Что еще? Как же к нему подобраться?

Фримен проанализировал сотрудников Ходоровского. Вот, например, Борис Лепешкин, зам Ходоровского по оперативной работе. Тоже бывший сотрудник «конторы», как иной раз называют тут КГБ-ФСБ, сорок два года, не женат, точнее, разведен, большой любитель женщин. И что прикажете с этим делать?

Тонкие юридические аспекты в работе «Знамени» решал тезка Лепешкина, некто Борис Григорьевич Пеклер, известнейший московский адвокат, имеющий обширную частную практику, и это было несколько странно: зачем бывшие кагэбэшники привлекают частного адвоката, да еще и еврея? Это, впрочем, могло быть помехой в прежние времена, но никак не теперь, однако же, насколько Фримен разбирался в психологии профессиональных военных и разведчиков, тут мог иметь место только личный мотив. И Фримен нашел его. Еще сутки ушли на то, чтобы выяснить, что Ходоровский банальнейшим образом женат на дочери Пеклера. Оба-на, как говорят русские!

Сегодня Борис Григорьевич Пеклер покинул свой офис после обеда, предупредив, что до конца дня его не будет. Такие не связанные с работой или семейными делами отлучки он позволял себе нечасто, но для ипподрома всегда делал исключения, особенно если в забеге участвовала какая-нибудь из его любимых лошадей. Впрочем, Борису Григорьевичу был чужд азарт настоящего игрока, поглощающий мозг без остатка в самые драматические минуты заезда и заставляющий рисковать по-крупному, вырабатывать систему или добывать конфиденциальную информацию, которой располагает обычно многочисленная братия разного калибра, кормящаяся у скачек. Как ни странно, именно здесь, в толпе забывших все и вся на свете людей, в моменты наивысшего напряжения чувств отождествляющих себя с летящей к финишу лошадью, он чувствовал то, ради чего другие ездят на рыбалку или охоту, уезжают с палаткой в тмутаракань или еще как-то отстраняются от повседневности, стараются забыть на время о никогда не уменьшающемся количестве проблем, чтобы, отдохнув умом и душой, с новыми силами взвалить на себя привычный груз привычных забот. Да что греха таить, кроме всего прочего ему, остающемуся на скачках внутренне лишь слегка возбужденным, испытывающему только что-то вроде легкой щекотки, было одновременно приятно и интересно. Приятно осознавать, что контроль над собой дается ему без особого труда, а интересно — наблюдать человеческую природу в ее естественных проявлениях, изучать человека разумного (и не очень), то есть продолжать заниматься тем, что всегда его живо интересовало, чем он, собственно, и занимался большую часть своей сознательной жизни шестидесятилетнего московского адвоката. Впрочем, была в его жизни и настоящая страсть, начавшаяся много лет назад увлечением и переросшая в нечто большее, что делало его заметной фигурой в среде некоторой части московских коллекционеров и искусствоведов — той, что занималась русским авангардом двадцатых годов. И лошади, и советское искусство двадцатых — эти интересы передались Борису Григорьевичу от деда, фигуры легендарной, ярко отразившей, как и вся их семья, значительную часть советской истории.

…А был Борин дед участником Гражданской войны, скромным еврейским юношей, занесенным бог весть какой причудой судьбы и пронесшимся через его местечко вихрем революции в красную конницу. В лошадях дед толк знал и говорил о них с любовью, воспринимая, возможно, как боевых товарищей, а может быть, поэтизируя их как символ своей боевой юности. Во всяком случае, рисовать их дед любил и даже делал это в манере несвойственного ему академического рисунка, демонстрируя себе и внуку хорошее знание анатомии гнедых, каурых и пегих.

Как и множество молодых людей того времени, с энтузиазмом воспринявших призыв вождя «учиться, учиться и учиться!», вчерашний красный всадник пополнил собой ряды мечтающих о строительстве новой жизни. Его, в частности, привлекала идея новых, как их назвал когда-то классик советской литературы в одноименной повести, «голубых городов». Тут Борис Григорьевич подумал, что в наши маловразумительные времена, когда тема нетрадиционной сексуальной ориентации стала из просто модной чуть ли не доминирующей в масс-медиа и скоро, пожалуй, мужик с обычными наклонностями станет восприниматься как аномалия, такое название было бы невозможно или, по крайней мере, воспринималось бы совсем в ином ключе. Но тогда это звучало синонимом «Города Солнца», и, оказавшись во ВХУТЕМАСе — организованных для создания и развития советской художественной культуры Высших государственных художественно-технических мастерских, вчерашний боец Левка Пеклер с энтузиазмом начал изучать архитектуру, а точнее, создавать то, что вскоре получило название советского конструктивизма и оказало огромное влияние на архитектуру и искусство всего мира. То было необычайное и загадочное время, все сплавлялось в единый художественный организм: архитектура, живопись, поэзия, книжная графика.