У Гоши, когда опомнился и осознал масштаб богатства, тотчас возник конкретный план. Игнат о своем никогда и не забывал.

Георгий Арнольдович Колесов завершил вчерне великий перевод, «завещанный от Бога», и сейчас шел по гигантскому тексту, шлифуя уже много раз отшлифованные рифмы и образы. Да с такими деньгами он теперь может и не обивать пороги издательства, а выпустить свой перевод Данте стотысячным тиражом в переплете из натуральной кожи с позолоченными застежками. И выпустит. И продажную цену занизит до предела. Пусть не только состоятельные любители роскошных изданий, но и бедные интеллигенты прочтут и оценят, все же приятно сознавать себя творцом, независимым от воли коммерсантов-издателей и рыночной конъюнктуры. Ну, а вторая статья вполне доступных теперь расходов предполагала акцию еще более важную.

Они вкусно ели, смачно выпивали, перелетали с темы на тему, но то и дело возвращались к событиям, о которых поведано выше.

При этом присутствовал еще один господин. Он мирно стоял на изящном малахитовом столике чуть поодаль от них. Игнат поглядывал на Аполлошу с нежностью, вслушивался, не получал никаких сигналов, что не мешало ему любоваться бронзовым изваянием до влажных от умиления глаз.

– Ребята, вы чудо ваше забирайте хоть сейчас, – заявил Утинский. – Можете наезжать в Москву, пополнять с его помощью ваши счета. А как потащите через границу, уж простите, ваша головная боль. Я не возьмусь. Ни частный самолет, ни дипломатический багаж не дают стопроцентной гарантии. Не хочу оказаться крайним. Единственное, что могу предложить, – серьезную экспертизу и оценку. За мой счет. А дальше – вам решать.

Игнату показалось, что от статуэтки пошли какие-то флюиды. Словно услышала она… Да, вот, пошло! Забытое ощущение: Игнат прочел «внутренним зрением» ответ Аполлоши. Он был поражен: бронзовый бог велел соглашаться на экспертизу.

Игнат с неохотой озвучил волю Аполлоши. На том и порешили. Через неделю, утолив скопившуюся ностальгию и уладив бытовые дела под присмотром людей Нагибина (его сыскное агентство обрело некий штат сотрудников благодаря огромному гонорару от Утинского и кое-какой рекламе), друзья улетели в свою сказочную Равенну.

В середине месяца теперь уже долларовый мультимиллиардер Владимир Утинский дал ход секретной, но очень серьезной и всесторонней экспертизе загадочной статуэтки. Молчание экспертов гарантировали сумасшедшие гонорары двум виднейшим искусствоведам из России и Франции – знатокам бронзовой скульптуры. Крупно перепало профессору, руководителю лаборатории, под чьим руководством двое привлеченных и тоже хорошо проплаченных специалистов проводили комплексный анализ металла.

В результате, не осталось сомнений в том, кто изображен и каков возраст отливки.

Никакой это был не Аполлоша, а самый что ни на есть бог солнца Гелиос, что и поняли дилетанты Любаша и Утист: надо было только хорошенько покопаться в Интернете (Гоша, тем более Игнат сделать этого не удосужились). И создано было сие произведение искусства в Греции в третьем веке до нашей эры, как показал физико-химический анализ.

Но все это оказалось мелкими деталями в сравнении с двумя открытиями, настолько сенсационными, что Утинский удвоил суммы гонораров, взяв с участников исследования письменные обязательства не разглашать их под угрозой судебного преследования.

Первое открытие принесла рентгеноскопия металла. В проекции снизу, со стороны прямоугольного подножия – пьедестала, в который упирались ступни Гелиоса, просматривались очертания пяти букв. Соль, вода, другие реагенты почвы изрядно изъели нижнюю плоскость, человеческий глаз не мог ничего различить. Но рентген выявил древнегреческие буквы, два с лишним тысячелетия назад рельефно проступавшие на бронзе.

Это было имя, оставшееся в анналах истории человечества.

Он, мальчик из Линда, с детства познавший тяжкий труд каменотеса…

Он, размявший сотни и сотни талантов глины немеющими под вечер пальцами…

Он, чьи руки, ноги, туловище, лицо испещрены отметинами, раковинами от жалящих брызг расплавленной бронзы…

Он, ученик великого Лисиппа из Сикиона, познававшего искусство и ремесло ваяния на примере скульптур непревзойденного Мирона из Элевфер…

Он, чья любовь к избраннице сердца Ксеопе и трем дочерям вела и вдохновляла в искусстве и в битве…

Он, защищавший стены Родоса мечом, копьем, стрелами, камнями…

Он, в жестоких поединках душивший голыми руками неистовых воинов Деметрия Полиоркета, когда с верхних площадок гигантских осадных башен-гелипол они сыпались, как камнепад, опьяненные запахом крови своих и родосских воинов…

Он, торжествовавший победу над македонцами, по праву добывший ее вместе с соотечественниками…

Он, чье сердце готово было разорваться от гордости и счастья, когда собрание жителей свободного Родоса доверило ему возвести Великий Монумент Победы…

Он, двенадцать лет жизни отдавший Монументу – каждый день, каждый день…

Он, глядящий сейчас на статую, дело рук и души его, в отчаянии протягивает ладони к небу, туда, где всесильные боги Олимпа и сам Громовержец Зевс смеются над жалкой мечтой его о бессмертии – нет, не тела и не духа, а творения, в котором воплотил он себя, – земной человек, служивший родному городу и искусству.

Он скоро умрет. Очень скоро. Ему всего сорок девять лет. Уже сорок девять лет. Но надолго ли переживет его статуя? Пройдет десять, двадцать, пусть даже сто лет, и ее снесет безумная волна Эгейского моря, или столкнет с пьедестала дрожащая от гнева Геи земля, или варвары тяжелым стенобитным тараном низвергнут символ былой родосской победы, или страшный смерч, или…

О, слава ее переживет века! Но кто, спустя одно-два столетия, вспомнит, узнает ЕГО имя, имя творца, ваятеля самой грандиозной и величественной скульптуры из всех, какие видели глаза людей?

Тленны папирусы, недолговечны восковые таблички, иссякает и тонет в волнах времени людская молва. Но он – он заслужил вечную славу!

Он знает, как принести далеким потомкам имя создателя Колосса. Он отольет бронзовую копию небольшого размера, искусную, как сам оригинал, высечет на ней свое имя и зароет в землю неподалеку от своего творения. И когда-нибудь кто-нибудь ее найдет. Обязательно найдет. Пусть через тысячу лет, через две. И тогда он воскреснет для потомков и обретет бессмертие, ибо к тому времени люди наверняка научатся сохранять все то, что сегодня зыбко и тленно.

Он решил, что для этой отливки специально отправится за глиной к юго-западному склону, в то место, где мальчишкой видел чудо, ниспосланное богами. Он сам не знал, почему так решил.

Когда день уходил за горизонт, когда жизнетворный Гелиос уступал место на небосклоне бесчисленным звездам и луне, а богиня утренней зари Эос еще сладко спала на Олимпе, одиннадцатилетний Харес прямо с порога родительского дома увидал поодаль, у склона холма, яркую вспышку, словно тысячи сухих веток одновременно бросили в костер. Огонь взвился к небу и быстро погас, точно сверху залило его невесть откуда пролившимся потоком воды.