Я робко напомнила о своем присутствии, блуждающий взгляд Бена вспыхнул на мгновение и вновь стал отсутствующим. Он был удивлен, что я все еще здесь, но обрадован. Пачкой меню он ткнул в сторону Колокольчиковой гостиной, едва не заехав мне по уху.

– Поговори с прохвостом, которого ты наняла обивать мебель, Элли. Объясни ему на пальцах, что, если к вечеру он не разгладит все складки, я вышвырну его к чертовой матери!

– Бен, – мягко ответила я, – нельзя плевать в душу мастера такого калибра, как мсье Рюш-Жабо. Я принесу ему букетик цветов и любезно попрошу.

– Как угодно, – Бен потер лоб. – Заодно пади на колени перед парнем, который клеил обои! Тоже твой человек. Ты только посмотри вон на тот угол!

– А что с ним такое?

– Перестань, Элли! Он же весь в морщинах, как спина носорога!

Наверное, пора обзавестись очками. В двух дюймах от злосчастной стены я все еще ничего не видела. Постойте-ка!.. Пальцы нащупали утолщение с волосок. Досадно, конечно, но кто виноват, что стена неровная?

Я решила сменить тему и взяла Бена под руку.

– Дорогой, ты уже полчаса размахиваешь новыми меню, и мне страшно любопытно, что ты задумал.

Он улыбнулся не совсем в сторону, но и не совсем мне, однако протянул меню – несколько папок тонкой кожи с золотым обрезом.

– Скажи, что ты об этом думаешь.

– Сейчас, сейчас! – пробормотала я, судорожно сглатывая слюну. – Только позволь мне хотя бы мысленно насладиться этим обворожительным мясным рагу с фасолью! Так и чувствую дивные ароматы, которые исходят от него все три часа, пока оно тушится… – Я прикусила язык. Взгляд скользнул по диагонали к концу страницы и замер. Два слова вспыхнули зловещим пламенем… Не может быть…

– Что случилось? – Бен шагал вдоль хромированных разделочных столов, проверяя, насколько хорошо он в них отражается. – Тебе не нравится, что я добавил лишнюю закуску из телятины, да?

– Вовсе нет. Я несколько удивлена… – Снова посмотрев в меню, я быстро отвела глаза. – Меня крайне поразило блюдо номер четыре в разделе «Закуски»: Д'ЭЛЛИКАТЕС. Не хочется показаться неблагодарной, но… – Бодрая улыбка не удержалась на губах, мне пришлось стиснуть зубы, чтобы вернуть ее на место.

Бен прислонился к стойке, скрестив ноги. В глазах его плясал смех. Обычно от этой его позы я таю, как снег на сковородке…

– Могла ли ты себе представить, Элли, что настанет день, когда твое имя будет увековечено в роскошном ресторане?

– Не могу сказать, что это голубая мечта моего детства, но, будь у меня такие надежды, я предпочла бы увидеть свое имя в разделе горячих блюд. – Меню в моей руке дрожало мелкой дрожью. – Хотелось бы что-нибудь поизысканнее, чем бутерброд с солониной.

Улыбка Бена погасла.

– А я-то… – он взмахнул рукой, и в мойку со звоном упал стакан, – а я-то думал, что делаю тебе комплимент, называя твоим именем блюдо, которое считаю своим исключительным изобретением.

– Неужели! – издала я противный смешок. – До тебя никому не пришло в голову шлепнуть солонину на ломоть хлеба?

Следом за первым стаканом едва не полетел еще один, но Бен вовремя поймал его.

– Ржаной хлебец, низкокалорийный, с высоким содержанием клетчатки…

– Потрясающе! Видимо, я должна чувствовать себя польщенной оттого, что ты собираешься растрезвонить на весь мир о моих проблемах с весом. Мамуля уже в курсе.

Внутренний голос нашептывал: «Элли, прекрати, ты ведешь себя как капризный ребенок», но меня несло, словно санки с горы. Дело было не только в злосчастном «Д'ЭЛЛИКАТЕСЕ», но и в нежной записке, заманившей меня сюда, где мою персону нагло игнорировали. И в заплесневелых колготках. И в том, что моя мать умерла, а его жива-живехонька. И…

– Элли, ты специально накручиваешь себя. Низкокалорийные блюда – моя гордость, я наслаждался, изобретая их для тебя, но ты либо гоняешь мои творения по тарелке, либо пичкаешь ими кота!

– Какое благородство! – Я попыталась опереться на противоположную стойку и принять ту же позу, что и Бен, но едва не шмякнулась на пол. – А какого рода удовольствие ты получил, священнодействуя над печеной треской «Ангелика»? Наверное, это блюдо открывает список настоящих деликатесов?!

Бен зашипел, как газовая конфорка.

– Запеченная под Ангеликой треска! К твоему сведению, среди профанов в ходу другое название этой ароматной травки – дягиль! – Каким-то образом мы оказались нос к носу, а искры из глаз Бена вполне могли поджарить меня до румяной корочки. – Если бы ты читала что-нибудь, кроме романтических бредней о слезливых дурах и аполлонах, у которых мозги не в голове, а в штанах, ты бы это знала, Элли!

Бен отступил от меня, пригладил волосы и снисходительно улыбнулся. Это оказалось его роковой ошибкой.

– Как слаба человеческая память, дорогой Бентли! – Мой голос тоже может истекать жалостью. – Год назад ты дал бы отрезать себе правое… ухо, чтобы увидеть свое имя, вытесненное золотом на бульварном романе.

– Не говори глупостей! – Бен отобрал меню и прижал их к груди. – Я мечтал написать книгу, которая помогла бы восстановить вечные ценности. Я собирался написать самую кровавую повесть на свете, но… – Он прикусил губу и отвернулся. -…нам всем приходится идти на компромиссы.

– Значит, женитьба на мне и есть тот самый компромисс?

– Бога ради, оставим это! – Бен швырнул меню на пол и схватился за голову. – Я говорил про поваренную книгу. Знаешь, Мамуля была права, когда сказала…

В кухню заглянул электрик, увидел нас и поспешно ретировался.

– И что же сказала мамочка малыша Бенни?

– Всего лишь что ты слишком чувствительна.

– Всего-то… – Да как она посмела?! Я улыбнулась, глядя куда-то поверх головы Бена. Только невероятное напряжение всех лицевых мышц не позволяло слезам градом катиться из глаз. – Неудивительно. Слишком чувствительные всегда валят с больной головы на здоровую.

Бен обессиленно привалился к стойке.

– Мне так хотелось, чтобы ты полюбила мою мать! Разве я не отнесся с любовью и добротой к твоим родственникам?

– Да?

– А их не так-то легко полюбить, всех, за исключением Фредди.

– Не мне судить…

– Давай без шуточек, Элли. – Тяжкий вздох.

– Какие уж тут шуточки! – Я старалась напустить на себя безмятежный вид. – Ведь один из моих родственников оставил тебе наследство.

Только эти слова слетели с моих губ, как я горько о них пожалела. Я была готова кинуться Бену в объятия и, рыдая, молить о прощении. Но когда он поджал губы и тщательно вытер руки полотенцем, словно стараясь стереть все следы моего прикосновения, я тут же шагнула назад, подальше от него.