— Только показания Кольцовой.

— Этого маловато. Необходимо его взять с поличным, хватит нам господ иностранцев, пользующихся нашей добротой. Что есть на Долгушина?

— Пока только показания Кольцовой и Суханова. Но вот любопытное место в ее показаниях: «…Долгушин рассказал мне, что „убрал“ Алимова, Пронякина и Семена Яковлевича Липкина…» Мы проверили по нашей картотеке, и оказалось, что Семен Яковлевич Липкин, он же Рыбкин Семен Моисеевич, кличка Мося, дважды судимый вор-рецидивист, работающий по подложным документам директором, вернее, старшим продавцом в маленьком магазине в Сокольниках.

— Сообщите в Главное управление торговли. Пусть их кадровики почешутся. Что сделано?

— Липкин-Рыбкин исчез, объявлен всесоюзный розыск.

— Хорошо.

Генерал встал, прошелся по кабинету.

— Теперь о Суханове. Вы считаете его невиновным?

— Да, товарищ генерал.

— Если так, поезжайте к горпрокурору и воюйте. У вас что-нибудь есть, Андрей Петрович?

— Нет, Василий Павлович.

— Что же, тогда Орлов свободен, а вы останьтесь.

Вадим вышел от начальника главка и спустился в столовую. До закрытия оставалось еще двадцать минут, и он надеялся, что ему достанутся какие-то недефицитные блюда. Нагрузив поднос остатками, Вадим подошел к столу.

— Диетическая пища — залог долгой жизни, — мерзко, как показалось Вадиму, сострил доедавший прекрасный лангет Смолин.

— И тому рад.

— Ты на ковре был?

— Вроде того.

— Слушай, я тут решил тебе помочь. Не благодари. Мой отдел прежде всего призван помогать людям.

— Ты, значит, у нас руководитель отдела альтруизма.

— Называй его как хочешь, но мы подняли дело Хомутова и надеемся, что к завтрашнему дню порадуем тебя в отношении Каина.

— Мы — это значит Калугин?

— Нет, это значит мы с Калугиным.

— Боря, а тебе не кажется, что дело, которым занимаюсь я сейчас, — твое?

— Кажется, но МУР — организация многознающая, и по ней поползли некоторые слухи о твоих служебных перемещениях. Поэтому я заранее хочу наладить добрые отношения с новым замом.

— А если это только слухи?

— Попал-попал, как говорят на бегах.

— Но я тебе тем не менее благодарен, Боря. Я сегодня генералу не доложил о Каине, боялся, что засмеет.

— А ты напрасно боялся. Я уверен, что Каин — подлинная фигура. Тебе Калугин нужен?

— Сегодня нет.

— К утру он принесет тебе портрет Каина.

— Только, пожалуйста, не из Библии с иллюстрациями Доре.

Вадим встал и, кивнув, пошел к выходу.

— Интеллектуал, — сказал ему в спину Смолин.

Филиппыч стоял у машины, с видимым отвращением разглядывая заднее колесо. Он скосил глаза, заметил Вадима и сказал громко, ни к кому не обращаясь:

— Как ездить — так все. А как насчет резины похлопотать, так никого.

— Ты это кому, Филиппыч? — наивно спросил Вадим.

— Народу. Куда едем?

— А ты обедал?

— При такой резине есть шесть раз в сутки положено, — Филиппыч грохнул дверью, усаживаясь в кабину. — Так куда, на Кировскую?

— Нет, в горпрокуратуру.

Филиппыч рванул машину с места и выскочил на Петровку. Вадим откинулся на сиденье и закрыл глаза. День сегодня выдался нелегкий. И он еще не кончился, этот день. Еще предстоит неведомо какой разговор в прокуратуре города. Орлов не знал горпрокурора лично, видел его на совещаниях, слушал. О нем говорили как о человеке крутом и несговорчивом. А впрочем, чего незаконного он будет просить? Он едет за правдой. Но где-то внутри его голос подсказывал, что у его-то правды очень подмытая правовая сторона. Но тем не менее Вадим знал одно: если он получит отказ здесь, то пойдет к генеральному прокурору. Как ему удастся попасть к нему, он пока не знал, но был уверен, что попадет непременно.

* * *

Над городом умирал осенний день. Сентябрь начался солнцем и свежим ветром. Наступала любимая пора Вадима Орлова. Московская осень всегда действовала на него живительно и добро. Он словно уезжал на курорт. Раньше, до Марины, Вадим уходил на бульвары или уезжал в Сокольники и часами ходил по опавшей листве. Сокольники — любимые их с Валерой места. Когда-то, лет десять назад, если у Вадима выдавался свободный день, они уезжали туда к восьми утра. В парк только что начинали пускать. Он был свеж и глух. Гуляющие еще не появлялись, и они уходили к маленькому пруду, смотрели на плывущие в черной воде красные листья, и ждали, когда откроют чебуречную. Так начинался их день. Полный осени, солнца, разговоров. Они обходили все кафе и шашлычные. Пили пиво и кофе, да и кое-что покрепче пили, стараясь продлить этот счастливый осенний день. Вадим почему-то считал, что осень приносит ему счастье. Он не любил юга с его природой, похожей на театральную декорацию, и старался уйти в отпуск в октябре или ноябре. Под Москвой пустовали дачи, и он снимал дом на целый месяц, гулял по лесу, даже в дождь. Пил кофе у окна, глядя, как в лужах пузырятся капли.

Думая о Марине, Вадим понимал, что ему, наверное, придется отказаться от массы привычек и, возможно, лишиться своего осеннего одиночества, которое он так ценил. Время должно все решить. Мысленно связывая их жизни, он иногда остро понимал, что все может кончиться внезапно. Так же внезапно, как и началось.

Машина остановилась.

— Приехали, — сказал мрачно Филиппыч, — вон она, прокуратура.

Кабинет у Малюкова был маленький. Вообще, и Вадим это знал точно, почему-то именно правоохранительные службы ютятся в помещениях, не приспособленных для работы. Инспектора и следователи сидят в кабинетах вчетвером, а иногда случалось так, что всем одновременно приходилось допрашивать свидетелей. Но Малюков в прокуратуре — большой чин, был старшим следователем по особо важным делам, и ему поэтому выделили отдельные апартаменты. На этот раз Малюков надел штатский костюм. Орлов сравнительно давно не видел его и сразу же обратил внимание, что Олег пополнел.

— Олег, — Вадим хитро прищурился, — тебе самое время к нам переходить, скоро ты в этот кабинет не влезешь. Сидячая работа не для тебя.

— При чем тут работа, — жалобно ответил Малюков, — курить бросил, так аппетит такой разыгрался, что дальше некуда. Жру и жру.

— А ты не жри, — вспомнив сегодняшний обед, мстительно посоветовал Вадим, — или к нам в столовую перед закрытием приезжай.

— Может, курить начать, а, Орлов?

— Вопрос чисто риторический, и я на него не отвечаю. Ваш хозяин у себя?

— Да, я говорил, он нас примет. Ну что, вроде дело идет к концу?

Вадим постучал костяшками пальцев по столу.