Вошел, огляделся, как бы ни сразу заметив меня валяющегося на кровати. Поднял бровь и делано удивился.

— Фельдфебель, вас разве не учили, что старшего по чину приветствуют стоя?

Я хмыкнул и ответил. Сознаюсь, что хамски и нагло.

— Как увечный воин я имею полное право лежать на кровати даже в присутствии его императорского величества. А не только перед каким‑то пехотным лейтенантом. А так как выписки из госпиталя я не получил о выздоровлении, то… Я в полном своем праве. Кстати, не подскажете, когда придет врач или хотя бы фельдшер чтобы сделать мне перевязку, раз уж у вас тут больнички нет.

— Я думаю, этот вопрос решаемый… Но сначала я бы хотел… — недоуменно заговорил офицер.

— Да мне плевать, что вы там хотели, — взорвался я, все же даром не прошло мне одиночество. — Сначала врач, а все остальное потом. Иначе это уже с вашей стороны будет злостное неоказание помощи раненому. И потрудитесь после того как врач уйдет объяснить мне: что все это значит? У вас как раз будет время подготовиться, что вы будете отвечать на вопросы военного прокурора.

— Да вы знаете, кто я? — взвизгнул лейтенант.

— Не нюхавший пороха пехотный лейтенант, окопавшийся в тылу благодаря связям богатого папеньки, — ответил я с сарказмом.

— Да как вы смеете?

— Я смею… — ответил и привстал с койки, чтобы ему были видны мои награды.

Офицер выскочил из камеры.

Хлопнула дверь.

Проскрежетал замок.

Я встал с кровати сел за стол и принялся по второму разу перечитывать газеты. Все равно делать больше нечего. Но, по крайней мере, хоть непонятки эти закончатся быстрее.

Часа через два пришел врач в партикулярном платье, поставил на стол свой потертый кожаный саквояж и попытался сразу снимать с меня повязки.

— А руки кто мыть будет? Ушедшие боги, — прикрикнул я на него.

Тот посмотрел на меня с недоумением.

— Вот отсюда, шарлатан, — приблизил я свое лицо к его роже, — и пусть придет настоящий врач. Вместе с прокурором, надзирающим за этим заведением.

До обеда ничего не произошло.

Обед подал все тот же молчаливый кирасир, смотревший на меня в этот раз с некоторым интересом.

А вот после обеда пришел статный кирасирский ротмистр с солдатским крестом в петлице мундира.

За ним просочился в камеру типичный неприметный писарчук, этакий Акакий Акакиевич, который сразу оккупировал стол и аккуратно разложил на нем свои письменные принадлежности.

— Лежите, фельдфебель, лежите, — помахал на меня офицер правой ладошкой, обтянутой в лайковую перчатку. — У меня к вам только один вопрос: зачем вы прогнали от себя доктора?

— Кто доктор? — удивился я. — Та обезьяна, что ко мне тут приходила утром?

— Увы… Но это так. Он служит уже двадцать лет тюремным врачом, — спокойно ответил ротмистр.

— Представляю, какая у него там смертность среди пациентов, — усмехнулся я. — В любом случае мне как‑то не хочется пополнять личное кладбище этого коновала. Как военнослужащий я требую к себе внимание армейского хирурга. Тем более, что из госпиталя меня направили в санаторию… а не в это… не пойми чего.

Ротмистр сел на стул, положил ногу на ногу, сверкнув надраенным сапогом и звякнув короткой шпорой.

— Вы сейчас не умираете, фельдфебель? — спросил он участливо.

— Нет. Но повязку от пулевого ранения надо менять ежедневно, господин ротмистр.

— Хорошо. День еще не кончился. Будет вам военный доктор. А пока давайте поговорим как военные люди. Как офицер с офицером.

Ну, прямо батяня — комбат, отец родной своим солдатам. Умеет…

Писарь незаметно тихо скрипел перышком, записывая каждое слово. 'Магнитофоном работает', — пронеслось по моей голове забавная мысль.

— Я слушаю вас, господин ротмистр.

— Объясните мне, фельдфебель, как вы дошли до жизни такой?

Давно меня так не смешили.

А вот ротмистр очень удивился моей реакции и когда я отхохотался, несмотря на неприятные ощущения в спине. И недоуменно меня спросил?

— А что я сказал вам такого смешного?

— Может вы сначала представитесь, документы мне свои покажете… А то я тут уже не знаю, что и думать о своем положении. И о том, кто вы такой на самом деле? По мундиру боевой ольмюцкий кирасир, отличившийся в прошлой войне. И это как‑то не вяжется с окружающими декорациями.

— Хм — м–м… — наклонил ротмистр свою голову вбок.

Мне вдруг стало заметно, как просвечивают розовым его уши в прорвавшимся в полуподвал потоке солнечного света. Наверное, он специально так сел, спиной к окну, чтобы мне не было заметно выражение его глаз. Так его лицо оставалось в тени. Не фара автомобильная в глаза, но некое бледное ее подобие. Я улыбнулся: как тут все еще патриархально. Наверное, и бить будет без затей и применения технических средств.

Офицер еще раз хмыкнул и полез в карман за своей солдатской книжкой.

— Я, как вы уже отметили, ротмистр королевских кирасир Зоран Петч. Но в данный момент являюсь офицером Департамента контрразведки по гарнизону города Будвиц. Вот мои бумаги.

Он передал мне в руки свое удостоверение.

Я его посмотрел и вернул обратно. Все сходится.

В свою очередь спросил.

— Чем обязан скромный фельдфебель с полигона такому высокому вниманию?

А сам себе внутренне вдалбливаю, что главное тут мордой не торговать. Они контора — они пусть и доказывают что хотят. Я им тут не помощник. Так меня еще дед учил.

— Вот я и спрашиваю вас, старший фельдфебель, как вы дошли до жизни такой?

Первое сентября. День знаний. В моем мире все только начинают учиться, а у нас тут выпускной. Первый ускоренный выпуск унтер — офицерской школы пулеметчиков — инструкторов. Впрочем, это громко сказано. Я бы их и пулеметчиками то по гамбургскому счету не называл… так, заготовки сырые… а уж какие из них инструктора будут, страшно сказать. Но что вообще можно сделать за две недели? Пулеметами пользоваться мы их худо — бедно научили. Я и Щолич. И станковому 'гочкизу' и ручному. Наставление на руки раздали. А дальше господа сами как‑нибудь. Больше времени на их обучение нам не дали. 'Цигель — цигель ай лю — лю'…

Первые пулеметы системы 'Гоч — Лозе' я только сегодня привез на полигон. Десять штук еще ручной сборки отобранных из готовой продукции, что стреляли вообще без задержек. Все же на выпуск школы и демонстрацию нового оружия сам король приедет на полигон с фронта, на котором затишье не затишье, а так… бои местного значения. Новый командующий из царской ставки еще не назначен, а временный инициативы не предпринимает.