— Классная телочка!

С нашей стороны в переговорах участвовали юрист Изабелла Ярова и Марианна Зыбкина, новый директор по корпоративным финансам. Была пятница, и это извиняло наш неформальный, я бы даже сказал, босяцкий прикид. Я был в рваных джинсах и в ярко-красной футболке с надписью «эИУХнем», подарок художника Цеслера. А Ярдов и вовсе сидел в шортах, с которых он то и дело стряхивал пепел сигарный.

Переговоры затягивались. Обсуждение последней цены шло уже по третьему кругу. Ни одна из сторон не хотела уступать. Камнем преткновения стала разница в один миллион долларов, это при том, что речь шла о сделке в сотни миллионов.

— Господа, дальше двигаться не можем. Дальше — территория нашей комиссии, а это не обсуждается. — Зам, что сидел справа от экспата, стал укладывать лаптоп в портфель, намекая, что пора закругляться.

Взглянув с отвращением на зама, Ярдов встал из-за стола и направился к журнальному столику в углу комнаты за пепельницей, вернулся и резко произнес:

— Довольно сопли жевать! У меня предложение, но это уже, блядь, последнее предложение, от которого вы не сможете отказаться. — Решительно погасив сигару, буквально втоптав ее в пепельницу, Ярдов продолжил: — Кто смотрел фильм, где Шерон Стоун вместе со своим хахалем просирает все деньги в казино?

— «Непристойное предложение», — подсказал название фильма зам слева.

— Не Шерон Стоун, а Деми Мур, — поправил Ярдова зам справа.

— Какая в жопу разница? Так вот, мое предложение. — Ярдов откинулся на спинку стула, оглядел всех и расплылся в хитрой улыбке. — Я готов вам уступить этот жалкий миллион за ночь с вашей телочкой.

Возникла немая сцена. О’Риордан мгновенно окаменел посередине стола. Зам по правую сторону превратился в вопросительный знак. Зам слева, наклонивши голову гоголем, сделал движение губами, желая произнести: «Ни хуя себе!»

И только мышь с изумрудными глазами продолжала шебуршить бумагами.

Почти все лето — остаток мая, июнь и начало июля — я общался с коллегой из Sun Interbrew, директором по маркетингу Натальей Матюк. Передавал ей дела.

— Наташа, сделка еще не завершена, мы успеем что-то убрать из медиаплана, урезать бюджет. Можем, например, досрочно завершить акцию.

— Зачем же? Мы терпеливо ждали, когда вы запуститесь с пивом для студентов. Для себя мы решили: запуститесь — купим, не запуститесь — не купим. — Матюк была из тех сногсшибательно красивых женщин, чье обаяние проявлялось не в христианской кротости, а, наоборот, в завораживающей силе собственной вседозволенности. Про таких царственных львиц говорят: фурия с клыками, покажешь палец — откусит по самый пейджер.

— Понятно, вам нужен массовый бренд. А зачем купили Yardoff? В вашем портфеле и так перебор с премиальными брендами. Тут еще и наш. Явная каннибализация.

— Дружок, иногда конкурентов покупают, чтобы их похоронить. Но я тебе этого не говорила, — хитро улыбнулась Наталья.

Условия сделки были предельно жесткими. Выручка от произведенного до августа пива шла на наш счет, а после — на счет нового владельца. Поэтому по приказу Ярдова производство полностью перешло на круглосуточный режим работы. Перед новым директором продаж Михаилом Евиным стояла почти невыполнимая задача: всеми неправдами и щедрыми посулами — бонусами, ресторанами, банями с телками — убедить дилеров закупиться впрок, по самые, как говорится, фаберже.

— Все, не могу, с меня довольно, я ухожу. — Евин, бледный и осунувшийся, предложил выйти покурить. — Как ты его выдерживаешь?

— Кого?

— Ярдова. Он звонит мне по шесть-семь раз на дню, орет, кроет матом, требует невозможного.

— Привык. Я с ним десять лет уже. Просто прикинулся громоотводом и весь его гнев пропускаю мимо себя. Хотя тоже ломаюсь. Трижды уходил от него и трижды возвращался.

— Мазохизм какой-то. — Миша нервно затянулся «Парламентом».

— Выражаясь образно, лучше работать с талантливым мерзавцем, чем с бездарным добряком. Кровопийца мне милее бездаря.

— Что?

— Это я переиначил Бродского. У него в оригинале так:

— Давай после работы пивка попьем, поговорим.

— Не вопрос.

Михаил, понятное дело, опоздал, застрял на работе. Мне пришлось дожидаться его битый час.

— Ты какое пиво будешь? Я успел уже выпить две кружки. Девушка, принесите нам для начала два пшеничных по ноль-пять и… а давай возьмем еще метр колбасы, а? Ты обедал сегодня? — Мы сели на первом этаже ресторана, на втором, как всегда по пятницам, было многолюдно и шумно.

— Может, водки?

— Хорошо, давай и водки. Девушка, бутылку водки еще! Ты давно в компании?

— Год.

— Задам тебе вопрос для начала: ты на дождь обижаешься, когда он льет?

— К чему это?

— Не обижаешься, но берешь зонт с собой. Не так ли? Отнесись к Ярдову, как к стихии. Любой талант — общественное бедствие. А талантливый предприниматель, да еще и в России, — это, я тебе скажу, бедствие библейского масштаба. Что ты выберешь: чтобы лев возглавлял стадо баранов или чтобы баран командовал львами?

— Чтобы лев уважал бар… людей.

— Пойми, у Ярдова предельно простая философия жизни. Конкретные и четкие понятия. Они могут тебе не нравиться, но это уже дело вкуса.

— Какие?

— Он лишь недавно прочел «Преступление и наказание», хотя к мыслям, мучившим Раскольникова, пришел еще лет десять назад, когда ZOPA создавалась. Просто не мог еще сформулировать.

— Что создавалась?

— Сеть магазинов бытовой электроники. Для Ярдова человек — вошь. Самолюбивая, завистливая, злая, мерзкая, мстительная вошь. А кто не согласен с этим, кто смеет взять власть, поднять ее с земли, тот право имеет. Как там у Достоевского? Кто посмеет, тот и прав. Люди у Ярдова делятся на тех, кто право имеет и на тварей дрожащих.

— Это он тебе вот взял и все стройно изложил?

— Почти. Под впечатлением от «Преступления…» бегал по офису и орал на каждого встречного: ты тварь дрожащая или право имеешь?

— Вот орал, и все молчали? Девушка, еще два пива.

— Не все. Я пытался оспорить его. С помощью того же Достоевского. Люди делятся на два разряда: на низших, которые служат материалом для зарождения себе подобных, и на собственно людей, имеющих дар сказать новое слово. Первый разряд — господин настоящего, второй разряд — господин будущего. Первые сохраняют мир, вторые двигают его к цели. И те и другие имеют совершенно одинаковое право существовать.