— Тебе лучше знать. Я человек твоей команды. Позовешь в новый проект — приду не раздумывая.

— Продажа завода вымотала меня. Поеду в Америку, отдохну год, а там посмотрим. Может, займусь созданием банка.

— Я бы тоже отдохнул, ну и за биографию твою взялся бы.

— Возьмись за рестораны! Надо готовить их к продаже.

— Там нечего делать. Если только дизайн бокалов разработать новый или меню в стихах переписать. Ты же первым попрекнешь меня высокой зарпла…

Тут у Ярдова зазвонил телефон. Он жестом руки показал, что разговор окончен.

Спустя неделю он уехал в Америку, и вопрос, чем мне заняться, подвис. Я по-прежнему ходил на работу, пил кофе по утрам, читал «Ведомости» с «Коммерсантом», болтал с коллегами, звонил по привычке в рекламные агентства. То есть ровным счетом ничего не делал. Так продолжалось несколько дней. Потом я и вовсе перестал появляться на работе. Какая разница, где меня застанет звонок Ярдова?

Ранним сентябрьским утром позвонили из бухгалтерии:

— Вы еще работаете? Вам начислять зарплату?

— Да нет. Я ж ничего не делаю.

— Тогда нам нужно заявление от вас по собственному желанию. Мы не можем не платить без соответствующего заявления.

Весть о моем увольнении мгновенно дошла до Ярдова. Вечером того же дня он позвонил из Сан-Франциско.

— Ты все же ушел, гондон штопаный! — Ярдов орал в трубку.

— Я не уходил… я заявление… — Звонок застал меня в винном бутике по пути домой. Я отошел в самый угол магазина, сел на корточки. Мне подумалось, что если сжаться в углу, то не будет слышно ора из трубки.

— Мудило, пидор конченый, ты знаешь, что от меня не уходят сами? От меня, падла, можно только быть изгнанным на хуй! — То ли от ярости Ярдова, то ли от раскалившегося телефона ухо мое горело, как паяльник в руках рэкетира.

— Я не ушел… пойми… я просто… отказался от зарплаты. — Я делал долгие паузы между словами, чтобы немного унять ярдовский гнев.

— Смотри, сука, уйдешь — не получишь бонуса. Ни хуя не получишь! Понял? — Ярдов все еще кипел.

— Еще раз повторяю, я не уходил и уходить не собирался. — Я приподнялся, взял с полки первую попавшуюся бутылку и подошел к кассе: — Сколько с меня?

— Извините, вы захватили пустую бутылку, — улыбнулась кассир неловко.

— Повторяю, уйдешь — хуй получишь.

— Бонус — это оценка моего вклада или моей лояльности? Если лояльности, то тогда больше всех его заслуживает главный бухгалтер Надежда Ивановна, самый старый работник компании. Если от моего ухода меняется мой вклад, если от этого зависит размер бонуса, можешь не платить. Хозяин — барин.

Я вышел на улицу. Вечерело. Пахло гнилой прохладой и жухлой осенней листвой. Ярдов продолжал кричать в трубке, но я уже слушал его вполуха, а потом и вовсе вырубил телефон.

— Па, что-то случилось? Ты бледен, как небо над Лондоном. — Дверь домой открыл сын. — А у меня хорошая новость! Меня взяли в Saint-Martins на foundation[91].

— Куда взяли?

— Я буду учиться на дизайнера в Лондоне.

— Ты не помнишь, куда я запрятал Mouton-Rothschild?

— Что запрятал?

— Вино, которое Ярдов подарил по случаю… А, вот, нашел.

— По случаю чего?

— По случаю успешного вывода пива на рынок.

— У тебя телефон сел. Зарядить?

— Достань из шкафа караф. Будем вино декантировать.

— Пап, ты в порядке? У тебя тут куча пропущенных звонков от Ярдова. Вот, опять звонит.

— Ответь за меня. Если он в гневе — сразу дай отбой, если спокоен — передай мне трубку.

— Он спокоен, как стрела в колчане, как вулкан Эйяфьядлайёкюдль перед извержением, — не к месту шутил Тигран.

— Слушай сюда! У тебя есть день подумать. — Ярдов был не просто спокоен, а умиротворен. — Либо берешь жену и летишь с нами на Necker island. Я арендовал остров у Брэнсона, будем праздновать сделку.

— Либо?

— Либо останешься без бонуса. — Ярдов, не прощаясь, прервал разговор.

— Скажи, сынок, как ты поступишь, если тебе ставят ультиматум: либо…

— Можешь не продолжать, я слышал, что сказал Ярдов. Пап, ты меня учил не изменять себе. Бонус ты быстро потратишь, а вот презирать себя за малодушие будешь долго, а может, всегда.

— Это лишь красивые слова. Ими семью не прокормишь и образования не получишь. Куда, говоришь, тебя взяли?

— В Central Saint-Martins. Ты не рад?

— Куда?.. Серьезно?.. Да как же я не рад?! Вот за это и выпьем, а не за сраную сделку.

— О, оно моего года рождения. Разве вино живет столько?

— Благородное вино, сынок, a Chateau Mouton-Rothschild не просто благородное вино, оно великое, живет больше века и дольше человека. Истина, как ты знаешь, в вине, а не в бонусах. Давай выпьем! За тебя, сын! Я горжусь тобой.

Вино, увы, оказалось дряхлым, немощным, как та древняя старушка, давно прикованная к постели и медленно испускающая дух. От вина пахло прелой кожей и едкой трехдневной мочой, вперемешку с полумертвыми тонами сырого амбара, гнилого гербария и теплого кизяка.

Вино оказалось грустным, как истина…