накричать на него. И, стоило Шематухину появиться среди людей, кто-нибудь из того сорта выискивался. Сперва, если такой по пьянке или от нечего делать капал на душу черным, чтобы обезопасить себя наперед, Шематухин придуривался, но при первом же удобном случае любого молодца «воспитывал» жестоко: запомни, не на того напоролся.

— Знаешь, что?.. — нервно сказал Степка. — Сто лет мне он не нужен. Хошь, я тебе второго дам, только отвали по-хорошему.

— Если ты, Степка, свинью мне подложил из-за бабы, то зря, — не отступал Шематухин. — Пойми, из-за такого товара, как баба, мужикам друг дружке нервы портить нельзя. Мужик — самое торжественное создание природы. Возьмем хоть тебя. Ты, Степка, хоть дурак дураком, но, как начинается мутация, в голове, смотришь, извилина появляется. Баба думает, ты такой же, как она, на-ка вот, выкуси. Не смей себя приравнивать к мужику. У них у самих дело безнадежное, их мутация не берет. Этих… извилин у них, Степка, нету. У них отсутствует перспективное мышление по этой причине. Что, нравится тебе моя бодяга?

— С чего ты взял? — Степка не мог смекнуть, к чему клонит Шематухин. Он громко высморкался и ярким встревоженным глазом повел на село: кто бы появился, тогда он, Степка, разговаривал бы с Гришей посмелее. Нерешительно буркнул: — С учеными поживешь, рехнешься…

— Это я-то рехнулся? — с усмешкой спросил Шематухин.

— Не-е… Я вообще.

— Знаешь, анекдот есть. Очень даже к слову. — Шематухин оглянулся вокруг, придвинулся ближе к Степке. — Это, значит, едут в автобусе двое: мужик и баба. Он это самое… с получки лыка не вяжет… Ну, бабе это не нравится, она и говорит: «Ты пьяный…» А он спрашивает: «Ну и что?» Она, вражина, опять: «Ты пьяный…» Он еще раз: «Ну и что? А у тебя ноги кривые…» Тут она на его манер спрашивает: «Ну и что?» Тогда он ей отвечает: «А завтра я просплюсь…»

Он затрясся от смеха, потом, с трудом остановив себя, посмотрел на Степку: понравился ли ему анекдот?

— Ну, ты понял, понял? — заглядывал он Степке в глаза. — Он, значит, протрезвится, а у ней все останется, как было, ноги-то не выпрямишь…

— Понял, Гриша, — напряженно улыбнулся Степка.

— Ладно, Степка, — дав тому успокоиться, сказал Шематухин. — За норов тебя уважать начинаю. Не видел, значит, моего барана…

— Пошел ты, знаешь… — сказал Степка. — На кой он мне, баран твой, нужон? Их у меня вон скоко!

— Ладно, — усиленно соображал Шематухин, потеряв интерес к Степке. — Иди, вылови еще одного… Четвертную дам.

— Не надо, не… — замахал обеими руками Степка. — Забирай даром… Для хорошего человека… не жалко.

Он торопливо исчез в полумраке овчарни, и скоро оттуда донеслись топот, чих и кашель ворохнувшегося стада. Оставшись один, Шематухин простонал от боли в голове, зная по опыту, что боль можно размягчить, для этого достаточно выпить полстакана. Но от одной мысли о выпивке ему сделалось еще хуже. Странно, едва он, забегая вперед, думал о том, что будет через час-другой, когда он вернется на шабашку, сердце холодело. Шематухин осмотрелся в поисках какого-нибудь подходящего тенечка — посидеть, а то полежать бы минут десять — и неожиданно увидел мотоцикл с коляской.

— Мотоцикл чей? Фонина? — спросил он Степку. Надсаженно кряхтя, багровея лицом, Степка выволакивал барана. — Что молчишь?..

— Его, Фонина.

— Слушай, Степан, дай отвезу… — ласково понизил голос Шематухин, видя, что порядком надоел тому. — Сразу пригоню назад. А то и этот сбежит.

— Ты у него спроси, — сказал Степка. — Ключ-то у него.

— Та-ак… — Шематухин, бодро ширнув носом, направился в глубь овчарни, нащупал впотьмах дверь клетушки, удостоверился, что «молодой специалист» спит, что называется, без задних ног, и все же осторожно ощупал его карманы. Найдя ключи, радостно зажмурился, вышел к Степке.

— Та-ак, — посмотрел на Степку снизу вверх. — Давишь ты меня ростом. Сделать бы тебя на голову короче, а? Ну, я смеюсь, смеюсь, дурень…

Он, не таясь, показал Степке ключ от мотоцикла.

— А ты у него спросился?

— Ладно, не дури, Степка, — сказал Шематухин. — Со мной, брат, беда, так что будь заодно. Добром, знаешь, отплачу…

Вдруг он, поежившись, с тревожным прищуром взглянул на солнце, чудилось, будто оно светит не с того боку. Потом успокоенно вздохнул, сориентировался — солнце висело там, где положено, — и ворчливо проговорил:

— Тебе, Степка, при твоей должности собаку надо иметь. И не одну.

— Собака есть, — насмешливо сказал Степка. — Если по правде, не собака, одно название.

— А черт с ней, — загораясь надеждой, сказал Шематухин. — Не на выставку. След барана учует, нет?

— А хрен знает, — усомнился Степка. Он догадался, что надумал Шематухин, и участливо зашевелился, видать, не давала ему покоя неразгаданная тайна — что с ним, пропавшим бараном, связано? На нем свет клином, что ли, сошелся? — Давай попробуем с собакой, коли так, — дипломатично сказал Степка, привязав вытащенного барана к изгороди, пошел за собакой в сарайчик, сколоченный из свежих досок за выгоном.

Тем временем Шематухин выкатил из тенечка мотоцикл и, чтобы не разбудить Фонина, толкал его до овражка. Когда увидел Степку с собакой — пес, беспородный, не по времени линяющий, шел измученно и виновато, как на расправу: ни для чего уж негож, — хотел было отказаться от затеи, но не поддался отчаянию.

— Рано еще, брат, помирать, — сказал он псу и завел мотоцикл.

Степка, втискивая себя в коляску, видно было, клял судьбу — езда по кочковатому лугу не обещала ему ничего хорошего. Шематухину показалось, Степка недоволен им.

— Ты, Степка, дай тебе волю, меня, точно, повесишь, а? — крикнул он, выехав на луг. Посмотрел, в этот раз сверху вниз, на Степку, сидевшего в люльке с собакой на коленях. — А зря ты на меня сердце держишь. Только Нюрку да себя срамишь. Если у Нюрки был кто до тебя, не имеешь ты права ее в этом винить. Наоборот, гордиться должен. Теперь мода такая. Если ее до законного жениха никто не трогал, тут, Степка, есть над чем призадуматься. Еще подумать надо, кого ты взял — бабу или не бабу. Если, так сказать, никто на нее до этого не позарился…

— Зануда же ты, Гриша, — усмехнулся Степка. — Тебе бы артистом…

Шематухин направил мотоцикл к запруде, нацелился на дерево, увидев, что вокруг пусто, с ожесточением прибавил газ.

Он, спрыгнув на землю, понял, что искать нечего, и все же заставил себя терпеливо ждать, когда Степка пустит собаку на след. А ждал, оказывается, напрасно. Собака на землю сходить не желала. Степка, злясь, спихнул ее, она тотчас ощетинилась остатками шерсти и зарычала.

— Кого это она учуяла? — ошалело заглядывал под кусты Шематухин. — Эй, кого там носит?

— Ково-ково? — с ехидцей хмыкнул