Алекс осторожно перебрался через подоконник и как был, в коротких пижамных штанах, босиком, быстро пошел по траве. Он нашел персик под деревом, обтер о штаны и с наслаждением откусил.

Внезапно какое-то движение почудилось ему в кустах роз.

Алекс присмотрелся и увидел, что там кто-то прячется. Какой-то зверек? Ну, тогда он оставит на шипах половину своей шерсти! Эти розы сорта «Виктуар» очень колючие. Как шиповник.

— Брысь! — шепотом прикрикнул он, и кусты тотчас перестали шевелиться.

Нет, это не зверек… это человек. Мальчишка или девчонка, сидит на корточках.

Воришка! Залез в сад набрать персиков, да с перепугу скрылся в розовых кустах.

Ох и больно, наверное, воришке! Весь оцарапается, одежду раздерет!

— Что, нравится нюхать розочки? — насмешливо спросил Алекс. — Ну, выходи, не трону!

Человек вышел из кустов.

Это была девочка. Казалось, она не замечает Алекса.

Она медленно приближалась — совершенно бесшумно, как тень. Но она не была тенью. Алекс отчетливо видел ее мелко вьющиеся всклокоченные волосы, которые закрывали лицо. Видел заплатки на локтях грубошерстного короткого пальто с разнокалиберными пуговицами, видел некрасивые, слишком для нее длинные и плохо натянутые чулки, которые собирались складками вокруг тонких ног. Девочка была обута в грубые, тяжелые ботинки.

Пальто, чулки, ботинки… в такую-то жару!

Однако Алексу уже не было жарко.

Ему было холодно. Стужа сковала его тело.

Он оледенел от страха, и никакая жара не могла его согреть. И ему становилось все холоднее и холоднее с каждым мгновением, с каждым шагом девочки.

Кусты роз почему-то не шелохнулись, когда она вышла оттуда. Плотно сплетенные ветки остались сплетенными, не дрогнул ни один лепесток на пышных цветах. И не похоже было, что ее оцарапали колючки!

Как будто она их даже не почувствовала…

Ее ноги касались травы, но не сминали ее. Она наступила на персик, но он не покатился в сторону и не был раздавлен, как будто девочка весила не больше мухи.

Она шла нагнувшись, руки ее были простерты над землей, растопыренные пальцы слабо шевелились, как травинки, которых касается ветерок.

Но ветра не было…

Казалось, она что-то ищет этими своими шевелящимися пальцами.

Надкушенный персик выпал из руки Алекса и ударился о землю.

Словно бы все загудело вокруг от этого удара!

Девочка начала медленно поднимать голову.

У нее были совершенно белые, словно бельмами затянутые глаза. Но когда их взгляд начал перемещаться к Алексу, он увидел, что это не бельма — это отражение лунного света.

Так свет отражается в оконных стеклах пустых, необитаемых домов.

Сейчас и Алекс отразится в этих глазах…

Стало страшно, как никогда в жизни не было!

Алекс зажмурился, отпрянул, поскользнулся, чувствуя, что росистая трава уходит из-под ног, и упал.

Чуть приоткрыл глаза…

Девочка махала кому-то рукой, как бы приглашая подойти.

Алекс покосился туда — и увидел еще одну фигуру, которая приближалась к ним. Это был мальчик в плотно надвинутой на голову кепке. На нем было такое же пальтишко и башмаки, как на девочке, только вместо чулок — обтрепанные брюки.

Вдруг где-то рядом затрещали ветки.

Громкий крик — в два голоса — раздался над Алексом. В этом крике было столько страха и боли, он был так пронзителен, что Алекс вскочил и огляделся, уверенный, что проснется бабушка, включит свет, что вообще во всех домах в деревне вспыхнут огни! Но по-прежнему светила только луна, и Алекс понял, что он один слышал этот отчаянный вопль.

Дети повалились на колени, припали к земле, словно рабы при виде своего властелина, которого боялись до смерти.

Зашелестела трава, и в лунном свете Алекс увидел барсука, который, проворно перебирая лапками, бежал по саду.

У него была какое-то странное темное пятно на морде…

«Пошел вон!» — хотел крикнуть Алекс, но не успел.

Барсук приблизился, неся с собой вонь гниющей плоти. Он поднял голову, и Алекс увидел, что темное пятно — это запекшаяся кровь. Голова барсука была разбита так сильно, что нос вдавился внутрь морды. Но глаза сверкали сквозь кровавые сгустки, а пасть медленно раздвигалась, словно в улыбке.

И Алекс снова грянулся наземь, лишившись сознания.

Барсук подошел, постоял над ним, трогая его то одной лапкой, то другой. Потом приблизил морду к бледному, похолодевшему лицу Алекса и широко разинул пасть, полную запекшейся крови и осколков разбитых зубов.

* * *

Солдат был уже рядом с домом Терезы, когда раздался звук, который он с прошлой ночи возненавидел. Конечно, пение петуха противно любому призраку, но солдат чувствовал в нем нечто роковое.

Опять! Опять, как в прошлую ночь, он застигнут этим криком слишком рано, когда еще ничего не нашел!

Плохо ищет? Удача не на его стороне? Может быть, повезет будущей ночью?

Но где укрыться на день?

Движение воздуха, незаметное для любого живого существа, но только не для призрака, заставило солдата насторожиться. К нему кто-то приближался…

Он вгляделся и узнал свою птицу, пропавшую прошлой ночью.

— Дружище! — тихо сказал солдат. — Куда ж ты пропал? Где день пересидел?

Голубь закружился над головой солдата, а потом куда-то полетел, но тотчас вернулся и снова принялся описывать круги, как бы приглашая следовать за собой.

И солдат, который верил этой птице как самому себе, отправился вслед за ней без малейших сомнений.

Спустя немного времени они добрались до какого-то сада. Солдат вошел в калитку — и замер при виде гипсовых статуй посреди большого фруктового сада. Луна красиво освещала их.

Это что-то напоминало… Юность, вот что! Солдат вспомнил: когда его семья перебралась из деревни в город, он очень полюбил гулять в парке среди гипсовых фигур.

В том парке стояло изображение девушки в купальнике и с веслом. Купальщица казалась ему воплощением женской красоты, даром что у нее был отбит нос. С купальщицей соседствовал пограничник с собакой, которую все гуляющие очень любили гладить. Стоял в том парке и мальчишка с вихрастым чубом, галстуком на шее, в коротких штанах; в правой руке он держал горн, картинно уперев его в бедро. Статуи ночью казались таинственными и очень красивыми, но, когда их освещало солнце, видно было, какие они облезлые, обшарпанные и оббитые со всех сторон.

Но в этом сонном, залитом луной саду, куда солдата привела птица, не было красавицы с веслом, не было пограничника и горниста. Зато здесь стояла фигура оленя с ветвистыми рогами, а также имелись лиса, заяц, аист и еще большая-пребольшая черепаха. Была здесь и статуя девушки с длинными волосами, в пышном платье, но очень неуклюжих башмаках, которые французы называют сабо. Солдат помнил: в войну в деревянных сабо даже в городах ходили, не только в селениях. Судя по всему, это была Золушка (Сандрильона, как ее тут называют) — еще до того, как обзавелась хрустальными башмачками.