— Никто ведь не станет отрицать, Артур — тоесть мистер Кленнэм, — что если вы теперь ко мне относитесь просто как добрыйзнакомый, то это вполне понятно, иначе оно и быть не может при изменившихся обстоятельствах,по крайней мере я в этом твердо уверена, так и знайте, но я не могу невспомнить, что было время, когда все было по-другому.

— Дорогая миссис Финчинг, — начал Артур, вновьрастроганный ее тоном.

— Ах, нет, не зовите меня этим гадким, безобразнымименем; скажите «Флора».

— Флора. Уверяю вас, Флора, я очень рад васвидеть, и мне очень приятно, что вы, как и я сам, не забыли наивных мечтанийтой далекой поры, когда мы с вами были молоды и все нам рисовалось в розовомсвете.

— Что-то не похоже, право, — возразила Флора,надув губки, — вы так хладнокровно говорите обо всем этом, впрочем я понимаюваше разочарование, должно быть тому причиной китайские красавицы — мандаринки,так их, кажется, называют? — а может быть, все дело во мне самой.

— Нет, нет, — запротестовал Кленнэм, — вынапрасно так говорите.

— Вовсе не напрасно, — решительно заявилаФлора, — отчего же не говорить, если это правда, ведь я знаю, что я совсем нета, какой вы ожидали меня увидеть, я это отлично знаю.

Тараторя без умолку, она, однако же, успелапроявить наблюдательность, которая сделала бы честь и более умной женщине. Итем не менее она с бессмысленным упорством по-прежнему старалась приплести к ихнынешней встрече давно забытую историю их детской любви, от чего Артуру началоказаться, что все это происходит во сне.

— Еще одно слово, — сказала Флора, квеличайшему ужасу Кленнэма ни с того ни с сего придавая вдруг разговорухарактер любовной ссоры, — одно объяснение, которое вы должны выслушать, когдаваша мамаша явилась к моему папаше и устроила ему сцену, и меня позвали вниз, вмаленькую столовую, и они там сидели в креслах друг против друга, точно двабешеных быка с зонтиком вашей мамаши посередине, что, по-вашему, я должна быладелать?

— Дорогая миссис Финчинг, — попыталсяурезонить ее Артур, — все это было так давно и так далеко уже ушло в прошлое,что стоит ли всерьез…

— Но поймите, Артур, — возразила Флора, — я жене могу примириться с тем, что все китайское общество считает менябессердечной, должна же я оправдаться, раз к тому представился случай, вы ведьпрекрасно знаете, что оставались «Поль и Виргиния»,[35] которых нужно быловернуть, и я их получила без всякой весточки или знака, я понимаю, что вы немогли писать мне, когда я находилась под таким строгим присмотром, но чтостоило хоть прилепить к переплету красную облатку, и я бы сразу поняла, что этоозначает: жду в Пекине, в Нанкине или что-то там еще есть третье, не помню, и япомчалась бы туда хоть пешком.

— Дорогая миссис Финчинг, вы ни в чем невиноваты, и я вас никогда не винил. Оба мы были слишком молоды, слишком незрелыи беспомощны, и нам ничего другого не оставалось, как только согласиться наразлуку. Подумайте, ведь столько лет уже прошло, — мягко убеждал ее Артур.

— Еще одно слово, — неутомимо продолжалаФлора, — еще одно объяснение, которое вы должны выслушать, у меня тогдасделался насморк от слез, и я целых пять дней не выходила из угловой гостиной —если вам нужны доказательства, можете посмотреть, эта угловая гостиная и сейчастам, где была, в первом этаже, — а потом, когда эти тяжелые дни миновали, янемного успокоилась, и год за годом проходил, и вот мы у одних наших друзейпознакомились с мистером Ф., и он был очень любезен, и назавтра же навестилнас, а потом стал навешать по три раза в неделю и присылать разные деликатесы кужину, он меня не то что любил, мистер Ф., он меня просто обожал, и когдамистер Ф. сделал мне предложение с папашина ведома и согласия, как, по-вашему,я должна была поступить?

— Именно так, как поступили, — поторопилсяответить Артур. — Позвольте старому другу от всей души заверить вас, что выпоступили вполне правильно.

— И еще одно последнее слово, — продолжалаФлора, движением руки отстраняя житейскую прозу, — еще одно, последнееобъяснение, ведь задолго до того, как явился мистер Ф. со своими любезностями,в смысле которых не приходилось сомневаться, было время, когда… но этому несуждено было сбыться, а теперь все это в прошлом, дорогой мистер Кленнэм, вы неносите золотых цепей, вы свободны, и надеюсь, еще будете счастливы, ну вот,извольте радоваться, папаша, вечно он сует свой нос, где его не спрашивают!

С этими словами и с торопливымзастенчиво-предостерегающим жестом — в свое время так хорошо знакомым Артуру —бедная Флора отпустила в далекое, далекое прошлое прелестный образ самой себя восьмнадцать лет и, наконец, поставила точку.

Или точней сказать, она отпустила в прошлоеодну половину этого прелестного образа, другую же прирастила к особе вдовыусопшего мистера Ф., превратив себя таким способом в некое фантастическоесущество вроде сирены, вызывавшее в друге ее юности двойственное чувство: емубыло и грустно и смешно.

Вот, например: теша свою душу воображаемымитревогами и опасениями выдать несуществующую тайну, Флора изощрялась втаинственных знаках и намеках, как будто между нею и Кленнэмом существовалсговор самого волнующего свойства; как будто за углом дожидалась уже перваяподстава лошадей для кареты, которая должна была умчать их в Шотландию,обетованную землю всех вступающих в брак без родительского согласия;[36] какбудто она не могла (и не желала бы) отправиться под руку со своим избранником вприходскую церковь под сенью фамильного зонтика, с благословения Патриарха ипри единодушном одобрении всего человечества. Словно во сне — и это ощущение скаждой минутой становилось сильнее — смотрел Кленнэм, как вдова усопшегомистера Ф. безмерно развлекается, воображая себя и своего партнера в тех ролях,которые они исполняли в юности, и разыгрывая весь старый спектакль — хотя сценапокрыта пылью, декорации обветшали и выцвели, актеров уже нет в живых, местадля оркестра пусты и огни погашены. Но все же что-то трогательное было для негов этих нелепых попытках оживить то, что когда-то пленяло его своейестественностью; ведь они были вызваны встречею с ним и будили в душе нежныевоспоминания.