По светлой дорожке Тайра дошла до плотины, присела на краю насыпи. Луна еще не взошла, только по краю ближней горы разгоралась серебряная кайма. Лягушки совсем разгулялись, пляски устроили – то в воду шлепались, то плавали наперегонки, раскачивая отражения. Звезды и над головой горят, и под ногами дрожат, и проплывают среди деревьев… То есть как это среди деревьев? Тайра огляделась – над берегами и впрямь скользили яркие огни, их было не меньше, чем на небе. Таких крупных светляков у них в долине не было. Огоньки цвета кошачьих глаз чертили зигзаги между прибрежных кустов, взлетали к верхушкам ив, гасли в траве. Вскоре зеленоватое сияние заполнило заросли, темная листва растворилась в переливах света. Звездочки засновали над водой, почти касаясь замершей от восхищения девушки. Их становилось все больше и больше, сияющая метель закружилась над запрудой.

Ослепленная вихрем светлячков, Тайра не заметила, что под сверкающей гладью среди бликов и теней проступило светлое пятно. Птицы затихли, только журчанье падающей воды да одинокий голос лягушки сопровождали безмолвный танец ночных огней. Шмель напрягся, заворчал, потом разглядел что-то и с яростью залаял на воду. Плеснуло – и исчезло. Тайра не то увидела, не то почудилось ей – под водой лицо было. Смутное и светящееся, как в подземном озере по имени Хогга. «Остерегайтесь глубоких вод…» А запруда глубокая? Как ошпаренная, она кинулась к хижине. Шмель все оборачивался и лаял.

– Собаку свою уйми! – на пороге стояла Хасият со светильником в руках, страшно рассерженная.

– Чего ночами шляешься, русалку мою пугаешь? Ну что глаза вылупила, думаешь, они только у вас на равнине водятся? Наша запруда старая, ей лет двести, как русалке не быть? Кобеля своего привяжи, и дверь не открывай, – Хасият, кряхтя, вышла из дому, оставив растерянную Тайру в полной темноте.

Вернулась она не слишком скоро, немного успокоившаяся, но все равно продолжала ворчать:

– Захотелось девочке на светлячков посмотреть – а тут ты. Что она тебе плохого сделала, чтоб собакой ее травить?

– Ты с ней разговариваешь? – Тайра показала на окно, на Хасият и подвигала губами.

– Поговорить, что ли, хочешь? Ложись, поздно уже.

Тайра помотала головой, повторила пантомиму и изобразила руками рыбий хвост.

– Какой еще хвост? Это у крокодила твоего злющего хвост, а у девочки – ножки. Сама подумай, как я с ней говорить могу? Она шепчет что-то, а я и не слышу.

Тайра не унималась – ей хотелось развеять жуть. Вылепила в воздухе статную девицу маленького роста, показала с улыбкой на Хасият, – и снова хвост.

– Молодая когда была? Вот что тебе до этого? Ладно уж, садись, расскажу, раз все равно ты меня разбудила. Хасият поставила на стол кувшинчик с каким-то отваром, придирчиво понюхала и плеснула себе в кружку.

– Раньше-то говорила, да. Подружками мы были. Знала, что нельзя с ними дружбу водить – да так тошно мне здесь поначалу жилось, хоть сама топись. Муж меня сюда привез, а через неделю его воевать забрали, на три месяца. Вот и осталась я со свекром да свекровью. Злые они были, как демоны, ненавидели меня, что я по-ихнему не понимаю. Муж-то со мной по-ракайски говорил, а они и его не знали. Вот орет свекровь на меня, по щекам бьет – а я не пойму, чего она хочет. Уйду на плотину и плачу целый день, бывало, что и ночью убегу. Так мы и подружились. Русалки ведь – они вроде колдуний, и желание выполнят, и на вопрос ответят… Да после все навыворот получается. Вроде что просила, то и вышло: и свекор со свекровью рано померли, и муж невредимый с войны воротился, всю свою жизнь ко мне ласковый был, и дети здоровые да удачливые. Только как похоронил он родителей, так и запил; бывало, я по месяцу одна мешки с зерном ворочала. А как пятого родила, свалился он по пьянке под мельничный ворот. Хорошо, мы не совсем уж бедные были, я работника взяла, чтоб не надорваться. А у детей, слава Единому, все в порядке. Не бедствуют. И где они, дети мои? Старшую торговец увез, трое средних в столице стражниками, а младшенький со мной остался, я русалку отдельно об этом просила. Да нужна я ему, как крыса в подполе. Раз в неделю внука пришлет с кулем муки – вот и вся его забота, – Хасият смахнула пальцами слезы с ресниц, – ну а ты сходи к моей подружке завтра ночью, зовет она тебя. Только пса своего дома привяжи.

Тайра отчаянно замотала головой.

– Да не бойся, один-то разговор вреда не принесет. Раз зовет – значит надо, если ее не послушаешь, плохо будет. Она девочка добрая, но нельзя с ней ссориться. Живем-то на запруде.

Прополов огород, Тайра пошла на берег с кувшином. Сегодня запруда казалась совсем обычной, даже скучной. Ни птиц над ней, ни рыбьих кругов на воде, только белесое небо в ровной глади отражается. Никого поблизости не было, и Тайра шепотом окликнула русалку. Лучше уж днем с ней встретиться, не так страшно. Снова позвала. Что-то в тростнике шевельнулось, вот еще раз – поближе. Из травы показался бурый лягушонок, проплыл чуть-чуть и вскарабкался на лист кувшинки, глядя на Тайру.

– Русалка, я пришла поговорить с тобой!

Налетел ветерок, разбил отражения на тонкие полоски. Засвистел. У дальнего берега вскипела вода. Белый гребень с громким шипением понесся прямо к Тайре, бурля и поднимаясь все выше, ветром рвануло волосы. Пенная волна плеснула под ноги и ушла, выбросив на песок полосатую рыбку. Рыбешка забилась, перекувырнулась и прыгнула обратно в запруду. Снова тишина да гладь неподвижная. Тайра набрала воды и ушла побыстрее. Ей совсем расхотелось видеть русалку.

Старуха даже и не думала ложиться спать. Уже темнеть стало, а она затеяла печь рыбный пирог. Накрошила туда, по своему обыкновению, десяток разных трав, запах пошел – хоть сырым его ешь. В котле другие травы запарила, меду добавила целый горшочек, хитро улыбнулась – и долила полную кружку вина. Глядя на ее хлопоты, Тайра обреченно поняла, что от встречи с русалкой не отвертеться.

– Ну, иди. Пора тебе.

Эта ночь была совсем другой. Светлячки куда-то исчезли, и было совсем тихо. Иногда соловей неуверенно заводил руладу, но тут же обрывал ее. Даже лягушки молчали, только плескались у дальнего берега. А над водой поднимались высокие столбы тумана. Недавно взошедшая желтая луна просвечивала их насквозь, и было видно медленное движение волокон и сгустков их сияющих тел. Тайра переводила взгляд с одного призрачного великана на другого, гадая, который из них обратится в русалку. Столбы шевелились, меняли форму, у одного из них начали вырастать крылья.

Под ногами плеснуло, тонкие руки легли на край плотины. Одно движение – и рядом уже сидит высокая гибкая девушка. Вода с темного сарафана стекает обратно в пруд, огромные светлые глаза вглядываются в Тайру.

– Спасибо, что пришла.

– Вот, тебе Хасият передала…

Сердце птицей колотилось в горле. Тайра осторожно положила сверток и кувшинчик возле русалки. Та наклонилась, аккуратно разворачивая тряпочку, зеркально-черные волосы упали ей на колени, по прядям пробежала светлая дымка – а теперь уже волосы белые, концы потянулись вверх и тают в лунном свете, превращаясь в туман. Русалка разломила кусок пирога надвое и протянула половину Тайре.