— Еще один парадокс — люди отчего-то в чудеса хотят верить, а в Бога — нет… От кого же вы тогда чудес ждете? Получается опять же — от бесов. А какие же у них чудеса, кроме злых? Найдете врагов и думаете, что они вам что-то хорошее сделают? Знаешь, тебе надо обо всем этом не со мной говорить. Давай я тебя с отцом Алексеем познакомлю.

— Но ты же сама сказала, что это…

— У Бога, — сказала она строго, — не прощенных нет. Как и мертвых. Глупые есть, неразумные… А потом Он иногда попускает человеку по бесам походить… Чтобы их повадки узнать и быть сильнее.

Кофе остыл. Они так увлеклись беседой, что этого не заметили.

День уже почти ушел, оставив только чуточку себя, но и эта капля уже растворялась в темноте.

— А можно мне еще сюда прийти? — робко спросил он.

Больше всего он боялся получить отрицательный ответ.

Но она задумчиво кивнула и улыбнулась.

— Конечно, — сказала она. — Ведь ты у нас подкидыш… Тебя Господь подкинул. Он ведь ничего зря не делает… Когда присмотришься и подумаешь, во всем находится логика и смысл. Приходи.

И уже на прощание нежно коснулась его щеки и сказала:

— Пока, подкидыш…

* * *

Некоторое время Анна стояла, обхватив плечи руками. За долгое время она уже научилась физически осязать собственное одиночество. Так и теперь…

— Но я ведь к нему привыкла, — прошептала она.

Она и в самом деле к нему привыкла. Почему же теперь вдруг стало так невмоготу и хотелось расплакаться — впервые, после долгих лет, сесть на пол, подобно обиженному ребенку, и громко плакать, задавая Богу один-единственный вопрос — почему?

Именно — не за что, как это спрашивают остальные. Почему… О, ей-то есть за что платить по счетам! Но — почему, Господи, это случилось с ним! И почему тот, кто это сделал, остался безымянным, безликим, как всего лишь — мелкая частица всеобщего зла?

Этот мальчик был на него похож, очень похож, и от этого Анне стало еще больнее, и в то же время — легче, словно там, в глубине его глаз, пряталась душа Кинга, и Кинг пытался помочь ей…

Она постаралась справиться с этой волной накатившего отчаяния.

— Все, — сказала она. — Эти глаза на мокром месте совсем не идут вашей душе… У Бога мертвых нет. Если я верю в это, значит, незачем предаваться глупым настроениям…

Она обычно быстро справлялась с собой. Но теперь не получалось… Глупый мальчик не выходил из головы. Глупый, балансирующий на грани пропасти, как когда-то — она… Пришедший сюда так же, как много лет назад она пришла на «площадь Дам». Такой же… Словно это был их с Кингом ребенок. Вобравший в себя половину одного и половину другого… А такое вообще-то бывает?

Она привычно нажала на кнопку приемника. Тут же выключила — музыка почему-то раздражала. Ей хотелось просто побыть в тишине, словно она надеялась услышать в этой тишине слабые отголоски прошлого…

Тишина окружала ее плотным концом, но была пустой. Анна впервые не могла уловить там ничего, кроме пустоты.

— Что со мной происходит?

Вопрос повис в воздухе, и не было ответа… «Кажется, прошлое отказывается проявиться, — подумала Анна. — Как будто мне что-то хотят сказать…»

Она подошла к полочке с книгами. Взяла толстый том и открыла наугад. Библия открылась на книге пророка Исайи.

«Ну вот, — усмехнулась она про себя. — Пламенный пророк сейчас объяснит мне, что все мои мысли о земном покое — от лукавого…»

Она поймала себя на том, что все-таки спряталась от самой себя, заменив слово «счастье» словом «покой».

«А так и есть, — тут же возразила она. — На свете счастья нет. А есть покой и воля… И не этого же мальчика я имею в виду?»

Чтобы окончательно решить для себя столь «важные вопросы», она уставилась в книгу, решив, что первая строчка и подскажет ей, что от нее хочет Бог.

И застыла, прочтя эту самую строчку, а потом, словно не поверив, подняла голову и долго смотрела в теплые глаза Спасителя.

— Ты… этого хочешь? — прошептала она. — Но это невозможно… Я просто ошиблась.

Она поставила Библию на место и села читать какую-то другую книгу, даже не взглянув на название, — просто хотела отвлечься от нестройного хора мыслей, встревоженных и дерзких.

Стоило ей только открыть первую страницу, как она вздрогнула.

«А то ты не помнишь, — сказала маменька, глядя в Машенькино расстроенное личико. — Как пророк Исайя сказал? Одна жена да спасет одного мужа…»

И Анна повторила это одними губами, все еще боясь понять до конца, принять и покориться: «Одна жена да спасет одного мужа…»

* * *

Даниил шел по улице, не замечая ничего вокруг. Иногда, когда все-таки его внимание привлекало что-то из внешнего, окружающего его мира, он останавливался и с трудом пытался понять, как же раньше он умудрялся быть частью этого мира, принимал его, соглашался с этой легковесностью, пошлостью.

Со всех сторон неслись реплики, как в убогом театре с плохими пьесами, и он невольно слышал их, удивляясь тому, что раньше всю эту лабуду воспринимал нормально, без тени раздражения. Просто жизнь… А теперь он невольно повторил — это не жизнь, это цирк Марабу…

— …представляешь, Нинка, так-кой юбон! И все в отпаде…

— …и чего она?

—…да ничего, пива хряпнула и нормалек…

— …а в «Аквариуме» все дорого, лучше в «Магните»… Дешевле.

Среди этой разноголосицы, от которой Даниилу хотелось спрятаться, он словно услышал ее голос — вдалеке, едва-едва слышный и… странный. «В тебе есть что-то, заставляющее этот курятник сиять…»

Он подумал снова чужими словами, потому что своих не находилось. Словно бы он мог рядом с ней только молчать, опасаясь того, что все его слова окажутся похожими на окружающее его заунывное кудахтанье…

— Дай сигарету, а… Да ладно, не жидрись. Е, глянь, парень какой… Чистый, блин, Бред Питт… Мама, я такого хочу.

Он почувствовал этот взгляд. Обернулся невольно. «О нет, — подумал он, — точно я добыча… Я раньше никогда не замечал, что эти девицы бывают так похожи на голодных акул…»

Он зашагал быстрее. Вслед ему донеслось:

— Молодой человек, угостите сигареткой!

Он не глядя протянул пачку, стараясь не оборачиваться. Словно взгляд в эти глаза мог разрушить тонкую нить связи с другой женщиной.

Просто — другой…

— Спасибо…

Он кивнул и быстро пошел прочь, спасаясь бегством. Еще никогда его так не манило одиночество. То есть теперь одиночества не было. Там, в уединении, он мог думать о ней. Прикасаться мысленно к ее душе. И — только так, только там, он мог остаться с ней вдвоем.

За делами обычного дня Анна почти забыла все свои сомнения, да и — она усмехнулась невольно — сейчас, в свете дня, вчерашние переживания казались ей смешными. Глупенькими.