Последние слова Алина сказала очень серьёзно, глядя Алёне прямо в глаза.

– Спасибо… – чуть слышно прошептала Алёна, и глаза её предательски заблестели. – Ладно, хорош нюни распускать! – на манер мальчишки-хулигана громко выкрикнула она сразу же следом. – Продолжай!

– Прочитала ему лекцию о «полутяжах» и тяжеловозах. Не скрыла все тяготы и трудности заботы о лошадях, а также о дороговизне их содержания. И подумала, что дядька пропадёт. Ну потому что не было в его глазах той ненормальной эйфории от «лошадок», которую испытывают чайники, впервые причастившись конюшни. Не было того упоения, которое… – Алина слегка запнулась. – Точнее сказать, упоение в глазах как раз было, что совершенно не вязалось с его обликом. Передо мною стоял весьма жестокий… во всяком случае, очевидно жёсткий человек и… – Дочь снова замолчала, подбирая верные слова.

Алёна вся подалась вперёд. Но Северный жестом попросил её не мешать Алине.

– Жёсткий, волевой. И этот человек, расспрашивая меня о верховой езде и лошадях, пристально смотрел только на меня. И странным образом в этом его буравящем взгляде смешивались холод и упоение. Было в этом что-то очень… самцовое.

Алёна вспыхнула.

– Мама, не волнуйся! Всеволод Алексеевич, стукните мою маму чем-нибудь нетяжёлым по голове, можно подушкой.

– Алёнушка, ты, как всегда, путаешь гипотетические страхи с объективной реальностью, данной нам в ощущениях!

Северный взял с полки плюшевую лошадь и швырнул в Алёну Дмитриевну. Она автоматически её поймала. И, как это ни смешно, это глупое детское действие вернуло её в норму. Она улыбнулась.

– Всё нормально, нормально. Я действительно немного идиотка.

– Так вот… на чём я остановилась? – Алина сделала глоток из бокала. – Да, на самцовом. Взгляд был самцовым, но не похотливым. Он смотрел на меня, как смотрят иные жеребцы на своих жеребят. Если, конечно, находятся с ними в одной конюшне и если кобыла позволит. В тот момент я решила, что у меня просто разыгралось воображение и опять из меня попёрла творческая натура. Он заметил, что я заметила его слишком уж неотрывный взгляд, и сказал…

– Какая красивая! – перебила дочь Алёна.

– Почти. Он сказал: «Вам повезло, вы очень красивая! Наверное, от мужчин отбоя нет?» Я ответила какую-то проходную банальность, что красивым женщинам отнюдь не всегда слишком уж везёт, как это принято полагать, что частенько от красоты сплошные проблемы, потому что иные мудаки полагают, что красивая женщина – это просто товар, а иные мудаки даже этого не полагают. И что вообще мужчины чаще всего – мудаки. Простите, Всеволод Алексеевич.

– Ничего, ничего! – насмешливо проговорил Северный. – Тем более что чаще всего это правда.

– Так и ответила? – недоверчиво уточнила Алёна.

– Возможно, я не употребляла слова мудаки, – в глазах Алины посвёркивала смешинка. – В любом случае я его заверила, что в курсе своей красоты и она меня вполне устраивает как самоценная категория и вне мужского внимания, на отсутствие которого мне, впрочем, жаловаться не приходится.

Алёна Дмитриевна погрозила дочери пальцем.

– На этой вполне вежливой и учтивой ноте мы с господином Тихоновым попрощались, пожелав друг другу всяческих благ. После его ухода ко мне подошла хозяйка конюшни и, тоскливо глядя дяденьке вслед, назидательным тоном сообщила, что он слишком стар для меня. Я ответила ей, что я в курсе. «Он куда более подошёл бы мне. По возрасту!.. И – ах! – какой у него голос, совершенно потрясающий!» – мечтательно присвистнула она. – «Так в чём дело? Тебе и карты в руки!» – «Нет, увы. Такие мужики, как правило, давно и прочно женаты, а если ищут развлечений на стороне, то только с молодыми, красивыми девочками, а не со стареющими разведёнками!» – горько хмыкнула хозяйка и, подозрительно уставившись на меня, добавила: «Кстати, он интересовался не конюшней вообще! Он интересовался именно тобой. Когда звонил сюда, просил сообщить ему, в какие часы работает Алина Соловецкая». Я ответила хозяйке, что на берейтора Соловецкую приходит далеко не первый дяденька, равно как и тётенька и ребёнок. «Нет, и всё-таки здесь что-то не так!» – сказала хозяйка. Баба она – мам, ты в курсе – дурноголовая, но чисто бабская чуйка у неё развита. Я на всякий случай положила себе это её соображение про «что-то не так» куда-то на полку. Тем более что меня и саму слишком насторожил его взгляд. Но я очень скоро обо всём добросовестно забыла. А через две недели господин Тихонов объявился на конюшне. Приехал вслед за коневозкой, в которой был – ни много ни мало – владимирский тяжеловоз. Очень красивый, очень, как позже выяснилось, неглупый. Среди владимирских тяжеловозов откровенные глупцы – большая редкость. С мягким покладистым характером, но… совершеннейший трусишка. У меня час ушёл на то, чтобы выманить его из коневозки. Если ты можешь представить себе испуганного, дрожащего, в клочьях пены хомяка размером с белого медведя, то…

– Алина!

Дочь улыбнулась и обратилась к Северному:

– Вот так вот, Всеволод Алексеевич, мама интересуется моими интересами. На лошадок ей плевать. Ей подавай мыльную оперу!

– Да, и в наиболее сжатом варианте, отображающем самую суть! – сказала Алёна дочери. – Он сам тебе рассказал?! Я ещё раз тебя спрашиваю, этот…

– Этот Тихонов, – подсказал Северный.

– …этот Тихонов, – автоматически подхватила Соловецкая, – сам тебе всё рассказал?

– Нет, мамочка. Поднатаскала я его коняшку. Он с завода взял, молодого. Необученного, но и, что очень хорошо, не испорченного неправильным учением. И стал господин Тихонов заниматься верховой ездой. Оказался, к слову, весьма талантливым учеником – упорным, внимательным. Ну и платил мне неплохо. Установились у нас с ним ровные, рабочие, вполне вежливые отношения. А когда люди некоторое время проводят вместе, они разговаривают. Я всё больше по делу, но если клиент хочет ещё и о погоде-природе поговорить, то почему бы и нет, если клиент хороший? Да и к жеребцу он своему хорошо относился, без сопливых «ми-ми-ми», а с должной степенью любви и жёсткости. Надо – мог врезать, надо – приласкать. Не издевался над скотиной, роняя розовые слюни, короче. Не забрасывал жиреть. Прежде всего научился чистить и седлать, в общем – нормально. С таким можно и поговорить.

– Профессиональное снисхождение? Одобряю! – улыбнулся Северный.

Алёна скривила саркастическую мину, но промолчала.

– Ну и стандартные вопросы. Чем занимаетесь, кроме этого? Учитесь на ветврача? А мама-папа чем занимаются? Мама – акушер-гинеколог, а папы – нет? Ляпает на голубом глазу: «Что же у такой красивой мамы папы нет?» – «Откуда вы знаете, что у меня мама красивая?» – «Не, – чуть даже было не смутился, хотя в его поведенческие особенности опция «смущение» вообще не входит, как я уже к тому моменту успела заметить, – это я так, чисто автоматически. Вы красивая, значит, и мать у вас красивая. Вы же на мать похожи?» Отвечаю: «Похожа. Может, и на биологического отца похожа, но я его никогда не видела». – «Какого отца?!» – удивлённо так переспрашивает. – «Биологического, – отвечаю. – Я никогда не видела того самца, с которым спаривалась моя мать».