Влюбившись сначала в настоятельницу монастыря в Авенэ, потом в ее сестру, принцессу Анну, женившись сначала на последней в Невере, а затем на графине Боссю в Брюсселе, обожая некоторое время герцогиню Монбазон, наш экс-архиепископ окончательно влюбился в м-ль де Пон.

Прелестная и умная, м-ль де Пон принадлежала к свите королевы. У нее была хорошего рисунка стройная талия и приятное выражение лица, слишком, быть может, румяного, но то, что модницам того времени, сообщавшим свежесть своему лицу посредством румян, казалось недостатком, в глазах де Гиза было достоинством, и потому он не замедлил объясниться ей в любви. Честолюбивая девушка, видя в этом объяснении средство вступить в связь с последней ветвью владетельного дома, дала понять принцу, что она недолго останется равнодушной к его страсти, если эта страсть будет доказана на деле.

Герцог де Гиз в своей жизни столько раз давал доказательства своей любви, что другой на его месте давно бы истощился в средствах к их изобретению, но воображение принца не могло в этом затрудняться. Прежде всего он обещал девице де Пон на ней жениться.

— Извините, герцог, — заявила хорошенькая де Пон, — но носится слух, что у вас уже есть две жены.., а мне, признаюсь, вовсе не хочется попасть в сераль.

— Относительно этого, — отвечал герцог, — вы напрасно беспокоитесь. Когда вы скажете мне, что вы меня любите, я тотчас поеду в Рим и получу от святого отца буллу об отмене моих прежних браков.

— Дайте мне доказательство вашей любви, — повторила де Пон, — тогда я вам скажу, люблю ли вас.

Первым доказательством любви, которое принц дал девице де Пон, было похищение шелкового чулка, снятого ею с ноги, который он вместо пера носил на своей шляпе. Эта новая мода произвела шум при дворе, и все сбегались к окнам, чтобы поглядеть на де Гиза, когда он проходил или проезжал мимо какого-нибудь дома. Но принц нимало этим не стеснялся и в продолжение восьми дней продолжал пресерьезно носить это странное украшение на своей шляпе.

Уже это было очевидным доказательством сумасбродства, но взыскательная м-ль де Пон не удовольствовалась этим и потребовала нового. Де Гиз, разумеется, счел для себя долгом представить новые доказательства.

Двор находился в Фонтенбло, и герцог де Гиз, чтобы не разлучаться с м-ль де Пон, тоже отправился в Фонтенбло. К сожалению, де Пон захворала и не выходила из своей комнаты. Герцог почти безвыходно стоял на лестнице и поручал всем, кто имел право войти в комнату красавицы, сказать ей, что он ее покорный слуга.

В числе поднимавшихся по лестнице по направлению к дверям м-ль де Пон де Гиз увидел одного аптекарского ученика. Он подошел к юному аптекарю и поинтересовался, что тот несет под своим передником. Мальчик показал склянку с какой-то темной жидкостью и отвечал, что это лекарство для г-жи де Пон.

Принц вынул пистоль, дал его мальчику и забрал лекарство.

— А ты, любезный, — сказал он, — ступай назад в аптеку и попроси приготовить еще точно такую же микстуру.

— Но, — удивился мальчик, — что же я скажу теперь г-же де Пон? Она давно уже ждет лекарство!

— Скажи ей, мой милый, — отвечал де Гиз, выпив зараз всю микстуру, — что так как она нездорова, то и я чувствую себя больным, ибо, если половина меня самого больна, то и другая не может быть здоровой!

С этими словами принц ушел в свою комнату, где от сильных колик должен был просидеть целый день, но при каждом приступе он громко, во всеуслышание, поздравлял себя с тем, что терпит ту же боль, какую должна терпеть его возлюбленная.

М-ль де Пон была очень тронута, но не побеждена, и потребовала третьего доказательства.

Однажды она изъявила желание иметь белого попугая. Не успела она выразить свое желание, как герцог де Гиз пустился бегать по Парижу, чтобы достать требуемую птицу, но это оказалось нелегким делом. Тогда при звуке труб он объявил на всех перекрестках, что даст 100 пистолей тому, кто доставит ему птицу. В продолжение недели герцог бегал по всем птичьим рядам, по всем фиглярам и содержателям зверинцев, но напрасно — после всех трудов он смог достать попугая белого, но с желтой головой.

— Сударыня, — сказал он м-ль де Пон, — я в отчаянии, так как плохо исполнил ваше желание, но не угодно ли вам будет прогуляться в Кур-ла-Рен — вы увидите там зрелище, которое, надеюсь, вас позабавит.

М-ль де Пон села в карету с м-ль де Сен-Мегрен, своей подругой, и герцогом де Гизом. Приехав в Кур-ла-Рен, де Пон увидела по обеим сторонам несметное число ученых собак. Де Гиз собрал в этом месте ученых четвероногих со всех концов столицы и все они плясали исключительно для одной м-ль де Пон, обязавшись в этот день не плясать даже для великих монархов Европы! Их было около 2000!

М-ль де Пон не могла устоять против такого доказательства любви, она протянула принцу свою руку и произнесла давно им ожидаемое: «Я вас люблю». Герцог едва не умер от радости. Не сказав никому ни слова о том, что желает просить у папы разводную, он отправился на другой же день в Рим, взяв с м-ль де Пон торжественную клятву в вечной любви.

Герцог де Гиз приехал в Рим случайно в то время, когда Мазаньело был свергнут с престола и Неаполитанский трон остался вакантным. Он подумал, что приобретение короны стало бы важным дополнением к тем доказательствам, которые он уже представил своей возлюбленной. Припомнив, что Иоланта Анжуйская, дочь неаполитанского короля Ренэ, была замужем за одним из его предков, он, со свойственной его характеру смелой решительностью, немедленно написал предводителям бунтовщиков:

«Герцог де Гиз, в жилах которого течет неаполитанская кровь, находится в Риме и предлагает вам свои услуги».

В то же время он послал ко двору Франции курьера с письмами на имя короля, королевы, герцога Орлеанского и кардинала Мазарини. Он извещал всех, что поскольку вице королевство Неаполитанское вакантно, то он намерен овладеть его престолом и нанести тем самым урон политике Испании, с которой Франция вела в то время войну. В депеше к брату он объяснял подробнее свои намерения и давал ему наставления относительно условий, какие брат от его имени должен заключить с французским двором.

Однако во Франции все считали герцога де Гиза сумасбродом и намерения его глупостью. Герцог де Гиз имел в качестве денежного обеспечения лишь 4000 экю золотом и армию, состоящую из шести дворян, приверженцев его дома, но он владел шпагой своего предка Франсуа, а в груди носил сердце своего деда Анри. 11 ноября он выехал из Рима на рыбачьей лодке и через восемь дней писал кардиналу Мазарини:

«Ваше высокопреосвященство!

Я успешно окончил мои дела, теперь я герцог Неаполитанской республики, но я нашел здесь во всем такой беспорядок и неурядицу, что без посторонней помощи мне будет трудно удержаться».

Мазарини оставил письмо без внимания, а через два месяца де Гиз был уже испанским пленником в Капуе.

В это время парижские жители дали двору занятие, и столь неожиданное, что кардинал Рец написал в своих исторических записках: