— Это что, имеет какое-то значение на данном этапе?

— Для меня — имеет.

— Когда пациент умирает, Эфраим, — когда никаких надежд на поправку уже нет, — что делает хороший врач?

— Борется до конца.

— Чтобы продлить агонию? Неужели? Когда конец близок и неминуем? Когда спасти пациента уже невозможно — ты что, предлагаешь паллиативное лечение и оттягиваешь неизбежное? Или же ты все-таки предоставляешь события их естественному ходу?

— Естественному?! Боже, Эверетт!..

— Я не знаю, как еще можно назвать происходящее.

— Я называю — эвтаназией. Всей человеческой расы. А ты стоишь поодаль в своей военно-морской форме и наблюдаешь, как эта раса умирает на операционном столе.

— Ты явно хочешь перейти на личности, Эфраим, между тем как вовсе не я был причиной всего этого. Обвиняй болезнь, а не врача. В каком-то смысле я потрясен не меньше твоего. Но я реалист, и некоторые вещи не могут исчезнуть только потому, что мы этого хотим. Я сделал то, что сделал, по одной простой причине: у меня не было другого выбора.

— Выбор есть всегда, Эверетт. Всегда. Блядь, я это знаю наверняка! А ты… ты трус, предатель и, что еще хуже, законченный мудак!

— Ты проиграешь этот бой, Эфраим. В сущности, если я не ошибаюсь, ты уже проиграл.

— Посмотрим, — сказал Эф. Он уже проехал полгорода. — Мы оба посмотрим, ты и я. Будем смотреть вместе.

«Сотбис»

Аукционный дом «Сотбис», основанный в 1744 году, выставлял на торги произведения искусства, бриллианты и недвижимость в сорока странах. Его главные демонстрационные залы находились в Лондоне, Гонконге, Париже, Москве и Нью-Йорке. Нью-йоркский «Сотбис», занимающий часть Йорк-авеню между 71-й и 72-й улицами, располагался всего в одном квартале от шоссе Франклина Делано Рузвельта и Ист-Ривер. Это было сплошь застекленное по фасаду здание, на десяти этажах которого разместились офисы специалистов, галереи и аукционные залы — иные из последних обычно были открыты для широкой публики.

Впрочем, на сегодняшний день это правило не распространялось. Наряды частных охранников в масках-респираторах были выставлены снаружи здания, вдоль тротуара, и внутри — за вращающимися дверями. Верхний Ист-Сайд старался сохранять хоть какое-то подобие ци-вильности, притом что многие районы города вокруг уже погрузились в хаос.

Сетракян выразил желание зарегистрироваться в качестве официального участника предстоящих торгов. Им с Фетом выдали маски, после чего разрешили пройти внутрь.

Передний вестибюль здания представлял собой высоченный зал, простирающийся едва ли не до самой крыши: десять ярусов балконов, огражденных перилами. Сетракя-ну и Фету был придан сопровождающий, вместе с которым они поднялись по эскалаторам на пятый этаж в офис представителя «Сотбис».

Как только они вошли, представитель — а точнее, представительница — сразу надела бумажную маску. Она даже не подумала выйти из-за своего стола. Рукопожатия давно уже считались вопиющим нарушением санитарии. Сетракян вновь изложил свое намерение, представительница кивнула и выложила на стол стопку бланков.

— Вы должны указать имя и номер вашего брокера, — сказала она. — И будьте так добры перечислить все ваши счета ценных бумаг. В доказательство вашего намерения участвовать в торгах вы должны авторизовать перевод денежных средств на сумму в один миллион долларов — это стандартный размер депозита для аукциона такого уровня.

Крутя в своих изувеченных пальцах шариковую ручку, Сетракян коротко взглянул на Фета.

— Боюсь, в настоящий момент я только выбираю своего брокера. Однако я и сам обладаю некоторым количеством весьма интересных предметов антиквариата. Я был бы счастлив выставить их в качестве залога.

— Мне очень жаль. — Представительница забрала у Сетракяна бланки и принялась раскладывать их по ящикам стола.

— Могу ли я… — начал Сетракян, возвращая представительнице шариковую ручку, однако передумал и сказал по-другому: — Что бы я действительно хотел сделать, прежде чем принять окончательное решение, так это посмотреть предметы, указанные в каталоге.

— Боюсь, это привилегия, которая предоставляется только зарегистрированным участникам торгов. Как вам, наверное, известно, меры безопасности у нас очень и очень строгие, причем именно из-за того, что некоторые предметы, выставленные на аукцион…

— «Окцидо Люмен». Представительница шумно сглотнула.

— Совершенно верно. Этот предмет… Уж коль скоро вы так осведомлены, вокруг этого предмета много мистики… И, естественно, если учесть положение дел здесь, на Ман-хэттене… а также тот факт, что за последние два столетия ни один аукционный дом не преуспел в выставлении «Люмена» на торги… Словом, человеку не обязательно быть особо суеверным, чтобы связать эти два обстоятельства между собой.

— Я уверен, что здесь также присутствует сильный финансовый компонент. Зачем тогда вообще затевать этот аукцион? «Сотбис» явно полагает, что комиссия от продажи «Окцидо Люмен» перевешивает риски, связанные с выставлением этого предмета на торги.

— Я воздержусь от комментариев по поводу наших коммерческих дел.

— Ну пожалуйста. — Сетракян мягко положил ладонь на край стола, словно то была рука самой представительницы. — Неужели это невозможно? Неужели нельзя сделать так, чтобы один очень старый человек просто взял и посмотрел?..

Глаза представительницы смотрели поверх маски все так же непреклонно.

— Нет, нельзя.

Сетракян снова взглянул на Фета. Специалист по борьбе с паразитами поднялся во весь рост, стянул маску с лица и предъявил сидевшей за столом женщине значок муниципального служащего.

— Терпеть не могу прибегать к таким мерам, однако я должен немедленно видеть коменданта здания. Человека, отвечающего за данную городскую собственность.

При виде коменданта здания, вошедшего в кабинет вместе с Фетом и Сетракяном, директор Североамериканского отделения «Сотбис» поднялся из-за стола.

— Что тут у нас происходит? — спросил комендант. Маска на его лице колыхнулась от энергичного движения воздуха. — Этот джентльмен утверждает, что мы должны очистить здание.

— Очистить… Что?!

— Он обладает полномочиями закрыть здание на семьдесят два часа, пока городские службы не произведут здесь полную инспекцию.

— Семьдесят два… А как же тогда аукцион?

— Отменяется, — объявил Фет и пожал плечами для усиления эффекта. — Если только…

Черты лица директора словно бы разгладились под маской — до него вдруг дошел смысл сказанного.

— Город вокруг разваливается на глазах, и вдруг вам приходит в голову именно сейчас, сегодня явиться сюда за взяткой?

— Я пришел вовсе не за взяткой, — сказал Фет. — По правде говоря, — и вы, вероятно, могли догадаться об этом по моему виду — я некто вроде страстного любителя искусства.