института, привлекая их к работе над ключевыми документами партии и правительства, переговорам на высших уровнях.

Николай Николаевич Иноземцев. [Из открытых источников]

Ставший в 1966 году директором ИМЭМО Н. Н. Иноземцев, безусловно, входил в высшую партийно-государственную элиту. Он был обласкан властью: член ЦК, депутат Верховного Совета, академик, лауреат, орденоносец… На Старой площади понимали, что наряду с ортодоксами в советской идеологической науке, долдонившими о «всепобеждающем учении Маркса — Энгельса — Ленина» и возглавлявшими такие бесполезные псевдонаучные структуры, как Институт марксизма-ленинизма или Высшая партийная школа, должны быть и те, кто объективно и непредвзято изучает мир, его прошлое, настоящее и будущее. А потому долгое время этот научный центр имел как бы индульгенцию от властей на некоторые вольности.

С первых дней существования ИМЭМО его создатель А. А. Арзуманян, а затем и его преемник Н. Н. Иноземцев — оба убежденные антисталинисты, искренне воспринявшие решения XX съезда, — сумели создать в Институте обстановку относительного свободомыслия в том, что касалось профессиональной деятельности (а она напрямую была связана с актуальными вопросами политики и экономики). Эта атмосфера поддерживалась даже в условиях идеологического ужесточения режима после подавления Пражской весны в августе 1968 г. Поощряемые Иноземцевым «либералы» пользовались в ИМЭМО определяющим влиянием, а твердолобые догматики, как правило, в Институте не приживались и уж во всяком случае чувствовали себя здесь весьма некомфортно.

Научные сотрудники, хорошо знавшие о засилье реакции в большинстве других академических институтов гуманитарного профиля, дорожили той, пусть и ограниченной, свободой, которая сохранялась в ИМЭМО.

Можно сказать, что между руководством Института и его научным коллективом было достигнуто своего рода джентльменское соглашение: Иноземцев гарантировал своим сотрудникам свободу научного творчества, а те, в свою очередь, обязались соблюдать предписанные правила игры, т. е. прежде всего «не подставляться» самим и «не подставлять» Институт[128].

Даже в самые «застойные» годы партийные надзиратели закрывали глаза на те «диссидентские» проявления, которые имели место на Профсоюзной улице. С подачи ортодоксальных «ученых» из других партийно-научных структур за ИМЭМО издавна закрепился шлейф — «гнездо ревизионизма». Но и в ЦК, и в КГБ на это до поры до времени смотрели сквозь пальцы.

Юрий Владимирович Андропов. [Из открытых источников]

Гроза грянула в конце 1981 года. На академический институт обрушился целый шквал неприятностей, имевших фатальные последствия для его директора и создавших проблемы для целого ряда ведущих научных сотрудников. По сути дела, был затеян самый настоящий разгром этого единственного в своем роде островка свободной научной мысли.

До сих пор до конца не ясно, кто же был инициатором масштабного наезда на институт и какие конечные цели при этом преследовались.

Одни полагают это кознями Московского городского комитета КПСС и его главы В. В. Гришина. Столичный горком всегда считался оплотом самых стойких большевиков, которые зорко следили за порядком во всех идеологических ведомствах.

Для других главным злодеем в той истории являются секретарь ЦК по идеологии М. В. Зимянин и курируемый им Отдел науки ЦК, возглавляемый дремучим сталинистом С. П. Трапезниковым.

Кто-то грешит на главу КГБ Ю. В. Андропова, ведь в задачи этого ведомства, кроме всего прочего, входили надзор за чистотой идеологической науки, искоренение любых зачатков инакомыслия.

Зимянин видел в Иноземцеве соперника, который вполне мог занять должность главного партийного идеолога. Гришин никогда не упускал возможность приструнить «распоясавшихся интеллигентов». Ну, а что касается Андропова, то сотрудникам его «конторы» везде виделись шпионы и предатели.

Виктор Васильевич Гришин, первый секретарь МГК КПСС. [ТАСС]

Как бы там ни было, а первый тревожный звонок прозвенел, когда заместитель директора ИМЭМО по общим вопросам В. А. Пухов вдруг был вызван «на ковер» к председателю Комитета партийного контроля А. Я. Пельше. Главный партийный контролер, призванный строго следить за моральным обликом номенклатуры, не стал ходить вокруг до около, а сразу перешел к делу. Пояснил, что его интересует не сам Пухов, а те хозяйственные и финансовые нарушения, которые имели место в институте, факты расхищения социалистической собственности и другие злоупотребления со стороны руководства. После чего заместителя директора усадили в одной из комнат, дали стопку бумаги и велели написать «чистосердечное признание».

Но поскольку признаваться Пухову было не в чем, то он оставил эти листы девственно белыми и спустя несколько часов был отпущен восвояси.

Через несколько дней им и главным инженером ИМЭМО заинтересовались сотрудники Севастопольского райотдела милиции Москвы, которые без конца вызывали их на допрос, выбивая показания против директора института, якобы незаконно вывезшего на свою дачу списанную финскую мебель. В отношении Пухова завели уголовное дело, его самого арестовали, затем выпустили под подписку о невыезде.

Кончилось все тем, что дело закрыли за отсутствием состава преступления. Тем не менее тень на репутацию Иноземцева была брошена, сам Николай Николаевич глубоко переживал эту явную несправедливость, проявленную в отношении его подчиненных, понимая, что удар был направлен именно против него.

Но, как вскоре выяснилось, это были только «цветочки». А вскоре последовали и «ягодки».

6 апреля 1982 года офицеры Комитета государственной безопасности арестовали двух молодых ученых ИМЭМО — Андрея Фадина и Павла Кудюкина. Их обвинили в антисоветской деятельности и поместили в Лефортовскую тюрьму, а уже через день после ареста председатель КГБ Ю. В. Андропов излагал на Политбюро свою версию прегрешений научных сотрудников. Вот что он говорил (цитируем по «Рабочей записи» закрытого заседания ПБ от 8 апреля 1982 года):

На закрытом заседании Политбюро тов. Андропов Ю. В. проинформировал о положении с кадрами в Институте мировой экономики и международных отношений. Он доложил, что в результате тщательной проверки были получены сигналы об антисоветских настроениях научных сотрудников этого института Фадина Андрея Васильевича и Кудюкина Павла Михайловича — оба 1953 года рождения. При проверке эти сведения получили полное подтверждение.

Из добытых по делу материалов установлено, что антисоветская деятельность этих лиц носит организованный характер и что они вовлекли в свою группу ряд других ведущих враждебную работу лиц — Кагарлицкого, Зайченко, Хавкина и других.

Фадин, Кудюкин и др. стремятся теоретически обосновать пути замены существующего в СССР строя так называемым «демократическим социализмом в интересах всех трудящихся». В вопросах практической деятельности группа ставит задачу объединения разрозненных групп в единую организацию и обеспечения широкой связи с массами как в стране, так и за рубежом[129].

Обратим внимание на последний абзац: Фадин и Кудюкин хотели видеть в СССР «демократический социализм в интересах всех трудящихся». За это и пострадали. Точно такой же «социализм», кстати говоря,