Кроме того, прием ЛСД в высшей степени рекомендовался как замечательный нетрадиционный метод обучения, который давал клиническим психиатрам, психологам, студентам-медикам и медсестрам возможность проводить несколько часов в мире, похожем на мир их пациентов, и в результате быть способными лучше их понимать, общаться с ними более эффективно и достигать больших успехов в их лечении. Тысячи специалистов в области психического здоровья воспользовались этой уникальной возможностью. Эти эксперименты приносили неожиданные и поразительные результаты. Они не только позволяли глубоко заглянуть во внутренний мир психиатрических пациентов, но и революционизировали понимание природы и размерностей человеческой психики.

В результате своих экспериментов многие специалисты обнаруживали, что принятая в то время модель, ограничивавшая психику биографией после рождения и фрейдовским индивидуальным бессознательным, была поверхностной и неадекватной. Новая карта психики, возникавшая в результате этих исследований, добавляла к модели две большие трансперсональные области – перинатальный уровень, тесно связанный с памятью о биологическом рождении, и трансперсональный уровень, среди прочего включающий в себя историческую и архетипическую области коллективного бессознательного, как его представлял себе К.Г. Юнг. Первые эксперименты с ЛСД показывали, что корни эмоциональных и психосоматических расстройств не ограничиваются травматическими воспоминаниями из младенчества и детства, как полагали традиционные психиатры, но уходят гораздо глубже в психику, достигая перинатальной и трансперсональной областей.

Сообщения психотерапевтов, занимавшихся психоделической терапией, раскрывали уникальный потенциал ЛСД как мощного инструмента, который мог углублять и ускорять психотерапевтический процесс. Используя ЛСД как катализатор, психотерапия теперь могла быть полезной при работе с теми категориями пациентов, с которыми до этого было трудно устанавливать контакт, – с сексуальными извращенцами, алкоголиками, наркоманами и преступниками-рецидивистами. Особенно ценными и многообещающими были первые попытки использовать ЛСД-психотерапию в работе с больными на терминальных стадиях рака. У этой категории пациентов прием ЛСД мог облегчать непереносимую боль, нередко даже в тех случаях, когда применение наркотиков не давало результатов.

У многих из этих пациентов было также возможно облегчать и даже устранять тяжелые эмоциональные и психосоматические симптомы, включая депрессию, общую напряженность, бессонницу и страх смерти. Такое облегчение значимо повышало качество жизни пациентов в оставшиеся у них дни и положительно преобразовывало их опыт умирания.

Историкам искусства и художественным критикам эксперименты с ЛСД давали удивительное новое понимание психологии и психопатологии искусства, особенно различных новых течений вроде абстракционизма, кубизма, сюрреализма, фантастического реализма, а также картин и скульптур различных так называемых примитивных культур. Профессиональные художники, принимавшие участие в исследованиях ЛСД, нередко обнаруживали, что психоделические сеансы знаменовали радикальные изменения их художественного выражения. Воображение становилось гораздо богаче, цвета – ярче, а стиль – значительно свободнее. Нередко они также могли достигать глубоких тайников своей бессознательной психики и черпать вдохновение из архетипических источников. Порой даже люди, которые никогда раньше не занимались живописью, были способны создавать замечательные произведения искусства.

Кроме того, экспериментирование с ЛСД приводило к возникновению огромного интереса к духовным учителям и сравнительным исследованиям религий. Мистические переживания, часто наблюдавшиеся в ЛСД-сеансах, предлагали радикально новое понимание широкого разнообразия феноменов из мира религии, включая шаманизм, ритуалы перехода, античные мистерии смерти и возрождения, восточные духовные философии и мистические традиции всего мира. Тот факт, что ЛСД и другие психоделические вещества могли вызывать широкий спектр духовных переживаний, становился предметом горячих научных дискуссий, сосредоточивавшихся на увлекательной проблеме природы и ценности этого «мгновенного» или «химического мистицизма».

Казалось, исследования ЛСД были уже близки к исполнению всех этих обещаний и ожиданий, когда они были внезапно прерваны печально известным Гарвардским делом, в результате которого Тимоти Лири и Ричард Алперт лишились своих научных должностей, и последующим бесконтрольным массовым экспериментированием молодого поколения. Вдобавок проблемы, связанные с этим развитием событий, непропорционально раздувались охочими до сенсаций журналистами. Последовавшие репрессивные меры административного, юридического и политического характера очень мало повлияли на уличное употребление ЛСД, но радикально прекратили легальные клинические исследования.

Те из нас, кому представилась уникальная возможность иметь личное знакомство с психоделиками и использовать их в своей работе, видели, насколько многообещающими они были не только для психиатрии, психологии и психотерапии, но и для современного общества в целом. Мы были глубоко огорчены массовой истерией, охватившей не только широкие массы, но также клинические и научные круги. Она трагически компрометировала и криминализировала инструменты, обладающие замечательным терапевтическим потенциалом, которые при правильном понимании и использовании были способны противодействовать разрушительным и саморазрушительным тенденциям индустриальной цивилизации.

Было особенно огорчительно видеть реакцию Альберта Хофманна, отца ЛСД, и других психоделиков, следившего за превращением его удивительного «чудо-ребенка» в «трудного ребенка» (Hoffmann, 2005). Я имел великую честь и удовольствие лично знать Альберта и неоднократно встречаться с ним по разным поводам. С годами я стал восхищаться им и испытывать глубокую привязанность не только как к настоящему и выдающемуся ученому, но и как к замечательному человеку, излучавшему поразительную энергию, любознательность и любовь ко всем тварям. Мне бы хотелось коротко описать некоторые из наших встреч, которые произвели особенно глубокое впечатление.

Я впервые встретился с Альбертом в конце 1960-х гг., когда он посещал только что построенный Мэрилендский центр психиатрических исследований, где мы проводили широкие исследования психоделической терапии. Проведя какое-то время с членами нашего персонала, Альберт захотел посмотреть достопримечательности Вашингтона, и я вызвался быть его гидом. Мы посетили Капитолий, памятники Вашингтону и Линкольну, Отражающий бассейн и Мемориал Дж. Ф. Кеннеди на Арлингтонском кладбище. Был апрель, время национального праздника цветения вишни, и Альберт, страстный любитель природы, безмерно наслаждался красотой цветущих деревьев.

Прежде чем вернуться в Вашингтон, он захотел увидеть Белый дом. В то время пешеходам и автомобилям еще разрешалось находиться в непосредственной близости от Белого дома. Я подъехал к тротуару и остановил машину Альберт опустил окно, положил руки на его край и какое-то время смотрел на величественное здание, возвышающееся над украшенной цветами лужайкой. Потом он повернулся ко мне и сказал с почти детским выражением на лице: «Так это – знаменитый Белый дом, где важные люди вроде Ричарда Никсона и Спиро Агню принимают решения, которые изменяют будущее мира!»