были взаимодействованы в наркотрафике. Теперь или надо было их переквалифицировать в иной род занятий, или же помочь выехать из Дагестана…

Старик-аварец встретил меня недружелюбно, даже агрессивно. Что-то ворчал на своем, всем видом выражая недовольство. Я так и продолжал стоять по ту сторону нехитро собранной из сухих, выстроганных топором веток калитки и слушал бешеный лай кавказской овчарки, сопровождаемый лязгом железной цепи, когда она подымалась “на дыбы” и натягивала цепь. Лай собак из соседних домов дополнял эту какофонию.

Внизу снега мало было. А тут белое покрывало плотно накрыло землю, ветви вековых деревьев.

– Уходи!.. – устав бормотать, вдруг накричал на меня на русском старик, размахивая с порога длинноствольным ружьем. Видя, что я не реагирую, с возмущением приблизился к забору. Его место моментально заняла молодая женщина в платке и двое чумазых маленьких рожиц, выгладывающих из-за складок ее объемной юбки.

– Что тебе надо? – старик вновь сердито спросил. – Иди вниз! Вот дорога… – указал он на едва заметную снежную тропинку, затоптанную человеческими следами, которые начали подравнивать внезапно появившиеся снежинки.

– Я передам нашим братьям, как ты меня встретил, – я недовольно насупился.

– Скажи хоть шайтану! – мгновенно взорвался старик, как бочка с порохом. – Это мой дом. Кого хочу впускаю, кого хочу нет! Убирайся!..

В следующий миг прям между глаз почувствовал жар от прицела его дедовского ружья.

Когда я уже порядочно удалился по тропинке, услышал за собой хруст снега. Старик, как старая цапля, смешно подкидывая “крылья” в стороны, пытался меня догнать. Я подождал, пока он не сравнялся.

– Ради Аллаха, извини, что я тебя не встретил как мусульманин мусульманина. На то есть причина… – все еще пыхтя, на ходу начал объясняться он. – Тебе повезло. Вот уже сколько дней во всех наших домах сидела азербайджанская засада. Все приходили, друг друга заменяли. Дня три как ушли… А ты кто по нации? – вдруг спохватился он.

– Татарин я. Из Чебоксар.

– А-а… – облегченно вздохнул старик. – По мне без разницы. Лишь бы добрый мусульманин был. Две мои дочки замужем за азербайджанцами. Не жалуюсь. Они мне как сыновья. И почитают, и заботятся. Но вот их власти!.. Как цепные псы. Все здоровые, вооруженные до зубов, формы у них черные…

– Расскажи, отец, что случилось, по порядку расскажи.

– Все не расскажешь… – опять подозрительно покосился на меня старик. После все-таки не выдержал и выложил:

– У Рамазана, соседа моего, сына забрали. Уже не вернется, – махнул рукой, – отстреливался. Еще и гранату бросил им под ноги, двоих “черных” зацепил. Одного, говорят, смертельно. Старший так и сказал Рамазану. Если боец мой умрет, можешь в тот день для сына могилу копать.

Его и самого хотели забрать. Мол, знал кто сын, не донес. Тот со слезами: как донести-то, ведь сын же!..

Говорит, сын как зомбированный стал. Никого не слушался. Все о каком-то халифате грезил.

– А гранаты откуда?

– Почем я знаю? – старик пожал худыми плечами. – Тут у всех есть чем пальнуть. Кругом медведи, волки. Но гранаты!.. – старик озабоченно почесал затылок. – Знаешь, я не лезу в эти дела. Зачем мне? Да и не понимаю многое. У меня одна дорога – путь, сунна мусульманина, которая указана в Коране. Да уже немного осталось…

Люди приходят. По обе стороны границы приходят. Снимают у меня комнату, и чердак тоже, если их много. Платят хорошо, не жалуюсь. Почти все совершают намаз… А ты как, молишься? – вдруг с любопытством спросил.

– Конечно, отец, – я наврал, – как не молиться? Ведь мы все творения Его! – смиренно протянул руки в небо.

“Да, пора, видимо, начать. Говорят, помогает…”

– Верно говоришь, – старик довольно крякнул. – И они все молятся. Но почему-то азербайджанские власти их не любят… – вновь почесал он затылок под бараньей папахой. – Ты, вот что, уходи быстрей. Нам велено предупредить властей, если тут окажутся чужие.

– Ты сдашь меня?

– У меня маленькие дети… – отвел он глаза в сторону. – Если не я, то сосед. Есть тут один – раб шайтана. Он даже ворону с той стороны засекает.

“Да, в этих горах не лицемерят, даже когда собираются сдать…“

– А как ты сообщишь, отец? Здесь нет телефона, нет почты?

– Вниз спущусь. Я там раньше тебя окажусь, – он добродушно засмеялся.

Но я не разделял его настроение.

– Нельзя меня сдавать, отец, никак нельзя. Ты сгоришь в аду, если сдашь попавшего в беду путника. Аллах тебе этого не простит…

У старика забегали глаза. Лицо посуровело. Он устало присел на торчащий из земли, покрытый снегом пень.

– Что же мне делать? – старик реально выглядел растерянным. – Если власти узнают…

– Я тебе подскажу, отец. Прогуляйся в лесу, пока я спущусь в деревню. После возвращайся, прихрамывая. Если спросят, скажешь, хотел спуститься вниз, чтобы сообщить о чужаке, поскользнулся, упал, ногу свернул. Типа, Аллах тебя наказал… – тут уже я невольно улыбнулся, глядя в по-детски удивленные глаза и открытый рот старого аварца.

– Какой ты молодец! – вздохнул с облегчением старик. – Камень с души упал! Не по мне все это. Все из-за детей. Бес попутал, когда женился в таком возрасте… Пошли, немного тебя провожу. А то тропинки покрыты снегом, заблудишься.

– Ты покажи, где Катех, отец, сам дойду.

– Нельзя в Катех. Там много людей. А где люди, там шайтан.

– Мне надо в Балаканы. Сможешь проводить, минуя деревню? Я заплачу.

Аварец задумался.

– Я не смогу. Сам же сказал, мне хромать надо. Рядом с Паркетзаводом, это внизу, племянник живет – Муса. У него каменный забор и петух над воротами, ты увидишь. Он тебя за деньги куда угодно проводит…

С племянником старого аварца мы расстались недалеко от здания райцентра. Уже издали я заметил припаркованную у дороги серого цвета “девятку”. А еще через минуту увидел, как двери распахнулись, и Саламова выбежала навстречу.

Она всегда была сдержанна со мной. Потому, я немного со смущением ответил на ее объятия и очень удивился искренней радости в ее прослезившихся глазах. Кажется, я только тогда понял, каким надежным боевым товарищем являлась для меня старший лейтенант Саламова…

– Дурак! – тут не сдержалась Гюля. – Она любила вас! А вы – старший лейтенант, боевой товарищ… Деревце вы неотесанное! Ведь любила, так?

– Так-то оно так… – печально вздохнул Длинный. – Честно говоря, я только тогда и осознал. Мои мысли всегда были поглощены Джулией, словно она все еще была жива. Я продолжал общаться с нею, советовался, путешествовал в мир сладких воспоминаний… И другой женщины не было у меня не только в сознании, но и восприятии…

Ладно, к этому еще вернемся, –