Я умираю.

Мир вокруг перестаёт существовать, сосредотачиваясь в той самой точке, где мы с Лёшей тесно прижаты друг к другу. Я непроизвольно двигаюсь, чтобы ощущать больше, но Борцов мне не даёт, удерживая руки над головой и второй рукой сжимая талию.

— Прекрати меня... мучить!

Мужчина хрипло смеётся.

— Знала бы ты, Снежинка...

Его пальцы перестают давить на поясницу и медленно перемещаются вверх, поглаживая мою спину. Хочется выгибаться как кошке и стонать. Я кусаю губы до крови, чтобы быть тихой, потому что помню — кричать нельзя.

Лёша неторопливо наматывает мои волосы на кулак и тянет вперёд.

Больно, но это какая-то приятная и сладкая боль. Я не хочу, чтобы он останавливался.

Рывок — Лёша отпускает волосы и снова опрокидывает меня на спину. Нависнув надо мной, мужчина утыкается лбом в мой лоб и тяжело дышит.

— Скажи "да". Я хочу услышать.

Нет. Ничего не буду говорить. Это лишнее. Неужели он не понимает?

Отрицательно качаю головой.

— Скажи, Снежинка...

Вместо слов я приподнимаюсь и кусаю его за колючий подбородок, а бёдрами толкаюсь вверх, заканчивая то, что начал он.

Борцов с просвистом втягивает воздух через зубы, а я снова кусаю его только теперь за плечо, потому что мужчина резко опускает бёдра вниз, со шлепком вжав меня в кровать.

Я не знаю, как в этот момент не взрываюсь. Кровь ударяет в виски, а огненный хлыст обжигает живот и бёдра.

— Упрямая. Дикая, — рычит Лёша, ещё раз ударив бёдрами.

Затем ещё и ещё.

— Господи... — хнычу, прикусывая солноватую кожу мужчины.

Глухой скрип кровати и шлепки влажной кожи о кожу заполняют комнату. Хочется кричать, и очень жаль, что это невозможно.

Лёшины губы впечатываются в мои, поглощая стоны и вздохи. Ноги дрожат, а глаза самопроизвольно закрываются.

"Как же ты мне был нужен... Я ведь любила тебя... Я и сейчас тоже..."

Экстаз обрушивается на нас сверху словно огненный дождь, сжигая наши слитые в единое целое тела в обжигающем потоке. Я не могу сделать вдох. Не могу сделать выдох. И такое чувство, будто Лёша дышит за нас двоих. Будто его дыхание, проникающее в меня, заставляет лёгкие сокращаться, а тело жить. Будто это только благодаря ему я живу в это мгновение.

И сердце у нас словно одно. Я не понимаю точно, чьё именно бьётся. Моё или его? Так бывает, что сердца не отличить? Теперь я знаю, что бывает.

Глава 59

— Маааам... мамотька...

Я резко распахиваю глаза, когда сон разрывает отдалённый звук Асиного голоса.

— Мааааама...

Пытаюсь приподняться на постели, но это не так легко, как кажется. Мышцы словно налиты свинцом и болят так, будто я вчера весь день истязала себя в спортзале. Голова после выпитого алкоголя ватная и мозги в ней словно плавают. Проклятый Борцов. А ведь обещал, что после этого вина похмелья не будет...

Борцов!

Воспоминания о вчерашней ночи догоняют меня и больно врезаются в рёбра, выворачивая их наизнанку.

Резко подскакиваю на кровати и поворачиваю голову налево. Лёша лежит рядом со мной животом вниз полностью обнажённый. И я... я тоже голая. Трусы и штаны валяются рядом на полу, а майка до сих пор завязана у меня на запястьях.

— Мамуууууль, — топанье Асиных ножек звучит громче.

Чёрт!!!

Начинаю судорожно дёргать ладони, чтобы высвободить руки и, как только мне это удаётся, торопливо натягиваю на себя измятую майку.

Подскакиваю на ноги и, суматошно надев трусы и штаны, вылетаю из комнаты за секунду до того, как Асёнок успевает в неё войти.

— Мамотька, а я тебя ишкала, — задрав на меня голову, трёт кулачком сонные глазки. — Плоснулась, а вас нет...

На ней до сих пор пижамка, в которую Борцов вчера её переодел. Светлые волосики взъерошены и немного вспотевшие после сна. Малышка прижимает к себе медведя, которого Лёша купил ей в субботу в зоопарке и рассеянно озирается по сторонам.

— А папа где? Он в той комнате? Вы сто, вместе шпали?

Сердце дёргается, делая кульбит и падает вниз живота камнем, истошно там барабаня.

Спали... Мы не просто спали, мы... Боже, зачем я это сделала!

И ведь винить кроме себя больше некого. Потому что я сама, сама вчера этого хотела!

Какая же ты дура, Морозова! Спустя четыре года снова на те же грабли!

Проклятое дежавю стягивает мою грудь, как спрут своими щупальцами. Ведь и четыре года назад всё было примерно также. Я тоже потеряла голову от этого мужчины и бездумно отдалась чувствам. Позволила себе ни о чём не думать. Отпустила контроль с мыслями: будь, что будет.

И чем всё в итоге закончилось?! Почему рядом с этим мужчиной я не могу держать себя в руках?! Почему рядом с ним у меня мозг отключается?!

— Нет, конечно, малыш, — подхватив Асёнка на руки, нервно ей улыбаюсь и несу дочку в гостиную. — Я просто заходила к папе, чтоб его разбудить. Я спала здесь на диване.

— А потему зе папотька тогда не встал?

— Он... — кусаю губы, чтобы скрыть волнение. — Он не выспался вчера. Сказал, что попозже немного встанет. А нам с тобой надо в садик собираться, да?

Поднимаю взгляд на электронные часы с подсветкой на стене и ужасаюсь, увидев сколько времени.

— Бог ты мой, Ася, мы с тобой опаздываем уже! Давай-ка быстренько зубки почистим, переоденемся и побежим.

Снова подхватываю Ассоль на руки и бегу в ванную комнату. Стараюсь по пути издавать как можно меньше звуков и мысленно молюсь, чтобы Борцов не проснулся.

Только не сейчас! Я понимаю, что разговора о прошлой ночи нам не избежать, но я не готова сейчас ничего обсуждать! Для начала мне нужно самой остыть и осмыслить всё на трезвую голову.

— Мам, но я хотела с папотькой есё пелед садиком поиглать, — начинает хныкать Асёнок, когда я ставлю её на ножки рядом с раковиной.

Вручаю ей в руки щётку и впопыхах давлю на неё пасту.

— Поиграешь ещё, малыш, не расстраивайся. Папа же никуда не денется. Он потом к тебе в гости придёт, и вы обязательно поиграете.

“Никуда не денется”. От своих же слов у меня по рукам бегают мурашки. Потому что в действительности я не знаю. Не знаю, что будет дальше.

Тяжелая голова отказывается соображать. И из-за суматохи и растерянности мысли в ней мечутся как обезумевшие, не желая формироваться во