Много лет она боролась с этой несправедливостью, принижая Киана, замечая каждый его промах, без конца напоминая о том, что он лишь наполовину маньчжур.

Теперь Сарнай чувствовала, что пламя ненависти в душе превратилось в золу. Безысходная злоба утихла, вытекла, испарилась, словно найдя трещину в казавшейся нерушимой стене. Сарнай добилась своего и в то же время потеряла все. В ее груди словно разверзлась холодная могила. Больше нет ни внука, ни правнука. Род Янчу умрет, все, что они создали и накопили, будет поделено между чужими людьми, и даже эхо не повторит имен тех, кто родился и умер в этих стенах.

Внезапно Юйтан увидел, как улыбка зловещей радости на лице матери уступила место растерянности, а потом — неизбывной горечи. Всегда такая сильная, несгибаемая Сарнай задрожала и сникла.

Юйтан долго ждал, когда мать поднимет голову и снова заговорит, но она молчала. Когда он, подойдя, заглянул ей в лицо, то понял, что Сарнай мертва.

Последние почести, которые он был обязан отдать своей матери, помешали князю сразу же кинуться в погоню за беглецами. Однако он знал, что они никуда не денутся, ибо нити его невидимого могущества протянулись по всей провинции.

В Поднебесной нет ни одного человека, который бы так или иначе не нес ответственность за другого. Начиная от императора и заканчивая последним из подданных, все жители страны являются лишь отдельными зубчиками огромного механизма.

Он разошлет приметы Куна, Мэй и их сына по самым отдаленным уголкам империи, объявив их опасными преступниками, и рано или поздно какой-нибудь китаец сообщит старосте своей деревни или маньчжурский воин — своему командиру о появлении подозрительных незнакомцев.

Решив устроить большую показательную казнь, Юйтан заточил всех виновных и членов их семей в тюрьму, где они томились в ожидании поимки главного преступника. Кроме того, злополучные Чжун и Шон должны были сделать письменное признание, дабы император не усомнился в том, что князь Янчу казнил не собственного сына, а именно самозванца.

Между тем Кун и Мэй укрылись в лесу меж нагретых солнцем смолистых стволов. Над кронами деревьев проплывали ослепительно белые облака, а горы на горизонте казались ярко-синими.

В первые минуты после случившегося Кун думал, что ему удастся скинуть с души бремя многолетнего обмана, но потом понял, что оно никуда не денется. Кроме того, он был вынужден принять на плечи новый груз: вину за гибель других людей.

— Я был вынужден бросить их всех! — без конца сокрушался он.

— Быть может, Юйтан их пощадит? — робко предположила Мэй.

— Он прикажет казнить всех до последнего младенца! Таков закон и обычай.

— Мы не смогли бы бежать такой толпой. Это вызвало бы подозрение еще во дворце, и нас бы непременно схватили.

— Именно потому мы и спаслись только втроем, — промолвил Кун и, горько усмехнувшись, добавил: — Хотя как сказать, спаслись или нет? Наша поимка — вопрос времени. Я уверен, что князь уже разослал таблички с нашими приметами по всем ямыням. Нам ни за что не удастся покинуть пределы провинции.

— А если попросить кого-нибудь нас укрыть? Ведь у нас есть деньги…

— Есть. Кроме всего прочего, я еще и вор.

— Сейчас надо думать не об этом. Об Ане, о нас, — мягко сказала Мэй. — Если мы пообещаем щедрую награду…

— Угадай, кто сможет заплатить больше! — усмехнулся Кун.

Вскоре их потревожил какой-то звук. По дороге двигалась вереница повозок: тяжелые колеса с визгом и скрипом громыхали по камням и древесным корням. Слышались мужские и женские голоса. Осторожно выглянув из-за ветвей, Кун понял, что это странствующий балаган, и в его душе затеплилась надежда.

Бродячие актеры стояли вне сословий, их имена не вносились в гражданские списки империи, ибо данный род занятий считался «подлым», недостойным жителей Поднебесной. Они колесили по всей стране, и их редко обыскивали на дорогах. Стена, отгораживающая этих людей от остального общества, вместе с тем служила своеобразной защитой.

Велев Мэй сидеть в укрытии, Кун на свой страх и риск вышел из-за деревьев и остановился, преградив повозкам путь.

Вскоре он поймал настороженные взгляды. От прилично одетого человека с оружием в руках, пусть он и был один, не стоило ждать ничего хорошего.

— Кто у вас старший? Я хочу с ним поговорить! — повелительно произнес Кун.

Навстречу вышел человек, выражение лица которого ясно говорило, что он не намерен подчиняться чужаку, даже если за ним стоит сила.

— Что тебе нужно?

— Это секретный разговор.

Мужчина небрежно кивнул, и они отошли в сторону. Кун рассказал свою историю, несколько изменив ее. Он служил у маньчжурского князя, но его семья угодила в опалу. Из всей родни спасся только он с женой и сыном. Они бы хотели уехать на север, и им надо пересечь границу провинции.

— Я заплачу, сколько скажете, — добавил он. Человек переступил с ноги на ногу и усмехнулся.

— Почему бы нам просто не отнять у тебя деньги?

— Потому что вы не грабители.

Мужчина смотрел на него изучающе, словно пытаясь разгадать, кто он такой на самом деле. Кун понимал, что эти люди, одинаково привыкшие к рукоплесканиям и презрению, осыпаемые невидимыми пощечинами и вместе с тем властвующие над толпой, обладают особой гордостью. И они не любят впускать в свой мир чужаков.

— Я помогу тебе, но не из-за денег, а оттого что не люблю этих зажравшихся маньчжурских псов, чья пасть вечно в крови. Если нас остановят и станут обыскивать, спрячетесь. Здесь есть места с двойным дном.

Полный благодарности Кун позвал Мэй, и они тронулись в путь.

Четыре повозки представляли собой настоящие дома на колесах, стены которых были выкрашены яркой краской и покрыты лаком. Каждая из них была завалена кухонной утварью, музыкальными инструментами, декорациями, ширмами и костюмами для театральных представлений.

Хотя внутренность каждой из них была поделена на мужскую и женскую половину, здесь царили довольно свободные нравы, тем более что женщины зачастую участвовали в неприличных спектаклях: эта веселая бесстыдная сумятица больше всего нравилась народу.

Их мир был хрупким и вместе с тем надежным. В их жизни не было ничего постоянного, и в то же время, пока на свете существовали дороги, города, площади и толпы жаждущих зрелищ людей, они могли быть уверены в завтрашнем дне.

Заметив, что женщины поглядывают на ее красивое платье, Мэй без сожаления отдала им расшитый яркими нитками шелковый наряд и облачилась в скромную одежду.

Она охотно бралась за любое дело, готовила, стирала, убирала наравне со всеми.

Кун тоже не сидел сложа руки. В отличие от прочих обитателей балагана, его хозяин Цай немного знал грамоту, а потому именно он сочинял незамысловатые пьесы. Кун, прочитавший множество книг, предложил ему помочь поставить что-нибудь совершенно новое, пусть пристойное, но интересное.