Сижу, колени к подбородку, кружка с отваром в ладонях, сквозь шелковые лоскутки пара над напитком смотрю в пламя костра.

– У тебя часом нет кубика Рубика? – спросил я в трансе.

Борис ответил не сразу.

– По-моему, нет. А что?

– Жаль. А я умею собирать. Все шесть сторон. Отец научил. Сейчас бы собрал. А то, боюсь, без практики забуду алгоритм…

– Встретим торговцев, спросим. Только напомни.

– Хорошо.

Я опустил подбородок на колени, а взгляд – на носки ботинок. Теперь моих.

– Она его забрала, да?

– Да, – ответил Борис, проверяя обойму.

– Счастливый…

– Он, может, и на седьмом небе, но до того, как туда попасть, вообще-то прожил жизнь в Руинах. Заслужил человек отдых на старости лет. А ты сперва поживи. В чье-нибудь брюхо всегда успеешь.

Костер горел еще около получаса. Борис возился со мной как усатый нянь, был готов не сдвигаться с места хоть весь день, но я выбрал поход. В лагере зациклюсь на мрачных мыслях, а в пути обязательно будет что-то случаться, станет не до того. Борис выбор одобрил, и мы отправились.

И впрямь попадалось интересное, отвлекало от темных мыслей, но не такое опасное, чтобы темные мысли сменялись более темными. Например, плитожука скрутили яростки, но не могли проломить панцирь, тот поджал лапы, притворился камнем. Или в большом зале проходили по карнизу, а далеко внизу выл пылевой смерчик, рожденный сквозняками. В каком-то туннеле увидели реку кишащих цепезмей, мигрировали куда-то. И много чего по мелочам.

Настроение выправилось. А вот Борис почему-то загрустил, хотя с первого взгляда не скажешь. Улыбается, на вопросы отвечает бодро, рассказывает, но думает словно о другом…

– Помнишь первый день в Руинах? – спросил Борис. – Наткнулись на девчонку в медицинском халате. На нее позарился мерза. А между ней и нами была стеклотина. Ты взял дробовик, пальнул в гада, и стеклотина закрылась. Чем кончилось, так и не узнали.

– Помню, – сказал я.

Хм… С чего он вдруг вспомнил?

– Ты поступил правильно, – сказал он, опять же будто не здесь. Я уловил нотку… сожаления.

– Спасибо, – сказал я осторожно.

– Мы не знаем, принесли наши поступки пользу или нет, но мы хоть попытались.

– Ну да, – пожал я плечами, даже не знаю, что ответить.

– Я хоть попытался, – произнес Борис, глядя вперед.

Что с ним?.. Я тоже посмотрел вперед.

Ого!

Наблюдая за переменами Бориса, я и не заметил, что мы оказались перед воротами. Решетчатые, высокие, словно вход в какой-то собор, вертикальные стрелы прутьев увиты зелеными вьюнами, барельефы на мечеобразной арке в шубе зеленого мха. На стенах горят факелы, за прутьями исчерчена тенями лестница, ведет вверх.

– Вот и пришли, – сказал Борис.

Не верю ушам.

– Колыбель?!

Сердце забилось радостно. Я и не надеялся, что доберемся, а тут вдруг так буднично… Без предзнаменований. Но я рад, конечно. Подумать только, я увижу руинный город: мирных жителей, ремесленников, торговцев…

Словно почуяв нас, подъемный механизм щелкнул, решетка, звеня цепями, начала подниматься.

– Идем, – сказал Борис. – Нас ждут.

И мы пошли.

Решетка поднялась на уровень человеческого роста, проходим под ней. На ступенях тоже мох и вьюны. С каждым шагом лестница поднимает выше, но сама погружается в тень, слышу, как решетка позади опускается.

Входим в еще один длинный высокий зал. На том конце – такая же решетка, идем к ней.

Освещают здесь странные шары в белой полупрозрачной скорлупе, будто гигантские птичьи яйца, внутри что-то мерцает красным. Сферы вжаты в стены белесыми сетками, не только на стенах, но и под ними, растут целыми бутонами, перешагиваем через них, источников красного света не счесть, проход словно затопили окровавленной водой.

Белесые пленки устилают все вокруг, слои внахлест, обломки плит в пушистых шапках, будто шагаю по сугробам при закате, но это не снег, а липкие нити…

Силуэт в плаще, словно залитом кровью, шагает впереди, его сапоги рвут белую массу как ледокол, и каждый шаг дает эхо, так маятник тяжелых напольных часов отмеряет секунды.

– Борис, что это за…

Носок моего ботинка разорвал еще одно розовато-белое полотно, оголился участок пола, из-под ботинка врассыпную хлынули красные пауки.

Лишь сейчас я заметил в лабиринтах нитей копошение, красный свет маскирует, но вижу… Пауки всюду. Такие, как у Бориса, но здесь их столько, зал будто собран из пауков! Я почувствовал себя микробом.

– Борис! Куда мы…

Сделать очередной шаг я не смог. Оказалось, меня уже по пояс обстреляли свежими нитями, руки до локтей тоже. Я как ядрышко одуванчика, нити тянутся из меня во все стороны к брюшкам пауков, и чем сильнее дергаюсь, тем натягиваются туже и обволакивают плотнее.

Голова в панике вертится. В какой-то момент лицо к потолку…

Если бы увидел такое в первый день, точно бы умер от разрыва сердца, обоссавшись и обосравшись. Но тренинг Бориса и закалка руинной жизнью позволили ограничиться криком, в нем смешались страх и гнев.

С потолка падает на канате белого клея красный паучара величиной с корову. Падает на меня, лапы как кошмарный цветок.

Плазма приклеена к спине, пистолет-пулемет на поясе. Не могу ничего.

Все, на что хватило навыков, полученных в Руинах, это не визжать, а стиснуть зубы, когда паук обнял лапами, прижал к чуть теплому, как остывающий труп, телу.

В шею вонзились жвалы.

– Я разочарован, – низкий рычащий голос.

– Прости, хозяин, – голос Бориса.

– Из-за тебя я голодал.

– Я виноват, хозяин. Но как же другие охотники?

– Пришлось давиться тем, что они притащили. Никто не смог добыть ценный экземпляр, и я сожрал худших из них.

– Они заслужили, хозяин.

– И ты будешь наказан.

Молчание.

– Да… хозяин.

Разлепляю веки. Между ними, кроме ресниц, крепкие режущие паутинки, от моих потуг они все-таки лопнули, но теперь веки щиплет, из глаз течет, наверное, кровь.

Борис… Он сидит, преклонив колено и голову, против трона, где восседает… некто огромный и ужасный, помесь человека и паука, но человека пугающе мало. Не сразу понимаю, что существо не сидит на троне, а является с троном одним целым. Вряд ли может передвигаться.

Я сбоку от них, в белом коконе, как мумия в бинтах, в центре огромной паутины, подвешен в паре метров над полом. Моя сеть будто из тросов, такие мог сплести лишь гигант, вроде того, что меня укусил.