сыном купца, и тот добился для Людмила виселицы. Даже девушку спасённую подкупил, чтобы она против Людмила свидетельствовала. Пришлось ему бежать. Несколько месяцев в лесах прятался, вплоть до холодов. Но зиму в лесу пережить не так-то просто. Хорошо, что повстречались.

После была Ждана. Её привела одна из деревенских. Она незаметно залезла к ним в обоз, когда они ездили в город. Ждана несколько месяцев молчала. А мы до сих пор не знаем, кто она и откуда. Но возвращаться она точно не хочет.

— Почему?

— Не знаю, но, возможно, дело в шрамах на её спине и бёдрах. Кто-то резал её. Очень усердно, в течение многих лет.

Рогнеда сглотнула. Кому могло прийти в голову резать ребёнка? По спине пробежал холодок.

Варвара бросила в лохань последнюю постиранную вещь и растёрла руки, пытаясь согреться.

— Надежда с Рутой пришли год назад. К ним в деревню забрался волколак. Было лето и Рута отказывалась идти спать и играла с псом на заднем дворе… Волколака отогнали, но он успел её укусить.

— То есть Рута… — у Рогнеды сжался желудок от ужаса.

— То есть ты не самая опасная в нашем доме, — рассмеялась Варвара. — Надя довольно долго скрывала сущность Руты от всей деревни, но они всё равно узнали. Решили её убить. Слишком опасно держать волколака под боком. Муж Нади был того же мнения и встал на сторону большинства. И ей пришло бежать, чтобы спасти дочь. В конце концов она забрела в Светлоречье.

— И ты приютила их? — Рогнеда не верила своим ушам.

— Даже волколака можно приручить.

— Нет, никому ещё не удавалось!

— Каждую ночь я даю ей отвар сон-травы. Он сдерживает превращение. А раз в месяц мы вывозим её в лес и даём вволю порезвиться в звериной шкуре. В звериной ипостаси она не сильно отличается от обычного щенка.

— Но что будет, когда она вырастет? Станет больше? Опаснее?

— Надеюсь, она найдёт общий язык со зверем внутри. Я знаю, что это возможно.

— Но откуда ты знаешь? — Рогнеда всплеснула руками. Варвара говорила откровенные глупости.

Волколаки — кровожадные монстры, ведомые голодом и жаждой убийства. Они совсем не похожи на благородный оборотней, способных сохранять человеческий разум в облике зверя. Они похожи на мерзких зубастых полу-людей, полу-волков с ядовитыми клыками, лысыми телами и совершенно безумными глазами. По крайней мере, именно так их изображали книги. И их совершенно точно нельзя приручить.

— Я знаю это оттуда же, откуда знаю, что ты не злодейка. Я это вижу.

— Ага, потому что в каждом из нас есть искорка добра? — хмыкнула Рогнеда, вспоминая дурацкие слова Дарена.

— Вроде того, — Варвара указала пальцем на свой золотисто-карий глаз. — Этот глаз — очень ценный подарок. Он позволяет мне отличать правду ото лжи, добро от зла и любовь от ненависти.

Рогнеда опешила. Такое возможно? Она много слышала про подобные волшебные дары. Глаза, что видят суть вещей, руки, что обращают предметы в золото, волосы, что дарят невиданную силу. Обычно такие дары преподносили людям боги очень и очень давно, когда ещё сами ходили по земле. И как правило, за такие подарки приходилось дорого платить.

— Откуда он у тебя? — спросила Рогнеда.

Варвара улыбнулась и покачала головой.

— Этого я тебе сказать не могу.

Рогнеда кивнула и не стала больше её расспрашивать, но отчего-то снова вспомнила слова старика о том, что несчастные души к порогу Варвары приводит Макошь.

Глава 24. В погоне за собой

Рогнеда никогда ни к кому не привязывалась. Наверное, если не считать своих птиц. И то она не могла точно сказать, можно ли назвать то, что к ним испытывала, привязанностью. По крайней мере, Рогнеда никогда не испытывала к ним отвращения. Чего нельзя сказать о людях.

Она не знала, когда это началось. Возможно, после смерти матери, а возможно, она уже родилась такой. Но Рогнеда никогда не любила свою семью. С отвращением вспоминала о больной, ужасающе уродливой в своей болезни матери. Младшая сестра всегда раздражала. Рогнеда ненавидела присматривать за ней. Сначала маленькое, красное, вечно орущее и жутко смердящее нечто, за которым приходилось вытирать сопли и стирать пелёнки. Потом тихое, безвольное дитя, которое не интересовалось ничем за пределами дома и боялось спуститься с крыльца.

«Ничего путного из неё не выйдет, — говорил отец. — Может, хоть сможем её выгодно выдать замуж».

Сестра была никчёмной. Ни магического дара, ни амбиций. Рогнеда злилась, что ослабленная родами мать заболела и умерла из-за такой как она. И Рогнеда всё ждала, когда же отец избавится от сестры, но он отчего-то этого не делал. А она днями напролёт сидела в своей комнате, рисовала или читала книги. Рогнеда не понимала её и страшно завидовала тому, что отец не заставлял её участвовать в своих амбициозных замыслах. Не мучил тренировками и уроками. Не принуждал делать то, чего ей не хотелось, и разрешал играть и развлекаться днями напролёт. Рогнеда ненавидела её за это.

К отцу тёплых чувств она тоже никогда не испытывала. В далёком детстве искала его одобрения, но когда подросла, поняла, что она для него — не более чем инструмент, дорожка к власти и деньгам. Рогнеда не знала, видел ли он когда-нибудь в ней дочь.

Забавно, но в семье царя Рогнеда увидела похожую картину. Дарена царь не любил. По крайней мере, не так как должны отцы любить своих детей. Царевич был его наследием, ценным продолжателем царского рода. Но в нём же он видел и угрозу. Ту, которой Радомир сам оказался для своей семьи. Его рука не дрогнула, когда он убивал братьев. И его отец… Подтверждений тому не было, но поговаривали, что старый царь умер вовсе не от старости. Удивительно, что Дарен вырос восем не похожим на своего отца, но думалось Рогнеде, глубокой сыновней любви он к нему тоже не испытывал.

А Власта с Есенией? Рогнеда подозревала, что тут тоже всё дело было во власти. Радомир держал их при себе, чтобы не пускать к трону чужаков. Власта была верна ему как собака. Собака, которая за место у трона и кость пожирнее убивала братьев по его приказу так же легко, как и он сам. А глупышка Есения — отличная партия для Дарена. Её всегда будут больше занимать украшения, чем политика, она не будет