И еще мне казалось, что я теряю ориентацию во времени и пространстве. Я находился в роскошном кабинете, но мысленно видел себя на вершине деревянной башни с колодезным барабаном. Надрываясь, я крутил длинную ручку – наматывал на катушку трос, к концу которого был привязан ящик с золотоносным песком, который нужно было вытащить из глубокой прямоугольной ямы. Я осознавал, что это всего лишь видение, но мне очень хотелось поскорее отправиться к этой башне, чтобы немедленно взяться за каторжную работу. И меня совершенно не смутило, что Илья Семенович вдруг строго-настрого приказал мне все найденное золото отдавать приемщику. И наказание, которое могло последовать за непослушанием, я почему-то воспринял как благо. Как будто я стоял на страже не государственного, а частного, установленного Ильей Семеновичем закона.

А потом он, угостив стаканом холодного апельсинового сока, передал меня на руки охраннику. Тот бесцеремонно повел меня по лестнице, но не в зал, а еще ниже, в подвальное помещение, где находилась сухая, но прохладная комната, стены и пол которой были отделаны неструганой обрезной доской. Здесь приятно пахло сосной, но вместе с тем я улавливал не до конца выветрившийся запах человеческих испражнений.

Вдоль правой стены стояли двухъярусные нары, сколоченные из такой же необработанной доски. Три матраца снизу, столько же внизу. В углу возле двери стояло пустое мятое ведро, как я вскоре понял, для оправления естественных надобностей.

И еще я должен был понять, что это помещение – не что иное, как изолятор для таких одурманенных пришельцев, как я. Но мое зачарованное сознание навело меня на иную интерпретацию. Труд старателей – тяжелый и каторжный, поэтому с ними особо не церемонятся и селят их в бараках, в одном из которых оказался и я.

О том, зачем вообще я прибыл в Огонек, думать не хотелось вообще. Желания были самыми примитивными – завалиться на грязный матрас и хорошо выспаться. Сытость еще не покинула мой желудок, поэтому вздремнул я всласть. Мог бы и уснуть, если бы вдруг в бараке не появилась Варвара. Дверь за ней закрылась на замок, но это меня лишь обрадовало. Я вдруг понял, что очень хочу женщину, и при всем своем желании Варвара никуда от меня не могла деться.

Впрочем, она и не собиралась отбиваться от меня. Она также хотела, и это было видно по ее глазам.

Обычный огонь в печи выжигает из поленьев углеводы, преобразуя их в углекислый газ и водяной пар. Страстный огонь в глазах зиждется на человеческих чувствах и желаниях, и чем сильней они, тем ярче он горит. В глазах у Варвары я видел такой огонь, но пищей для него служило исключительно физическое желание. Чувств в ней не было вообще. Как будто сам дьявол высосал их из нее. Вернее, сам Илья Семенович…

Москитная сетка закрывала мое лицо кое-как, под нее набивался гнус. Резиновые сапоги были всего лишь по колено и частенько черпали воду из реки, отчего мои ноги были постоянно мокрыми. Но я не обращал на эти мелочи никакого внимания. Главное – работа. Я должен был быть лучшим, я должен был больше всех намыть шлиховых проб. Поэтому я спешил и, не жалея сил, орудовал промывочным лотком, выдолбленным из древесины тополя.

Наша партия, во главе которой находилась Варвара, обследовала русло небольшой речушки. Работа в принципе несложная, но сил отнимала столько, что к концу дня мы все валились с ног от усталости. Но засыпал я обычно с мыслью, что завтра утром нужно немедленно взяться за работу, чтобы обнаружить так необходимое нашему боссу золото.

Я и сейчас ходил вдоль берега реки, порой глубоко забредая в воду. Все мое внимание было сосредоточено на песке и гравии: я искал золотистые крупинки пирита, вероятного спутника по-настоящему драгоценных металлов. Но даже если я не находил золотой обманки, то все равно через определенное расстояние начинал пропускать породу через лоток. Дело это нелегкое и требующее внимания. Песок и гравий промывать нужно было так, чтобы наиболее тяжелые частицы грунта не вымывались, а оседали на дне лотка. Это были обломки, а иной раз целые кристаллы тяжелых горных пород, в которых могло находиться золото. Дальше шла рутина – шлиховую пробу следовало ссыпать в жестянку, просушить и определить в капсюль – так назывался бумажный пакетик, который я должен был отнести Варваре. Она ставила на капсюле номер, отмечала точкой на топографической карте и складывала в кучу, чтобы затем рассмотреть материалы под бинокуляром и подвергнуть их химическим реакциям. Она – геолог, ее задача искать и находить золотые месторождения, а мы должны были ей помогать.

Мы – это я, Игорь, Митя и еще два парня с тупыми физиономиями, с которыми мне совершенно не хотелось знакомиться. Был еще человек, который не хотел знакомиться с нами. Он ничего не делал, просто ходил вдоль берега с ружьем. Нам сказали, что парень этот призван охранять нас от дикого зверья, и, конечно же, мы все этому верили. А как не верить, если Илья Семенович не мог нам соврать…

– Ух ты! – обрадованно воскликнул я, увидев на глубине лотка тускло блеснувший камушек.

Это мог быть пирит или колчедан, но я почему-то был уверен, что это золотой самородок.

Так и оказалось. Это был очень крупный экземпляр, весом в пятнадцать-двадцать грамм. Желтоватый комочек имел неопрятный вид, и его крохотное тельце испещряли вкрапления горных пород. Но я понимал, что это находка. Понимал, потому что мое сознание было запрограммировано на это событие, и в нужном для Ильи Семеновича направлении. Поэтому самородок я отнес Варваре.

– Ух ты! – таким же, как и я, образом выразила она свою радость.

Мы вообще похожи были друг на друга. Наши небогатые на краски эмоции выражали односложными фразами, чем со стороны могли напомнить человекообразных обезьян, занятых своими нехитрыми делами. Мы вылавливали из реки золото, как шимпанзе, например, – блох из шерсти друг друга. Впрочем, над такой похожестью я тогда совершенно не задумывался.

Самородок Варвара сунула в бумажный пакетик и многозначительно подмигнула мне. Как та самка из обезьяньего племени, она сделала выбор на сегодня. И спать с ней этой ночью буду я. К чему, надо сказать, я подспудно стремился. Ведь лучшим я пытался быть не только потому, что так нужно было Илье Семеновичу, а еще из-за Варвары, которая, как переходящий вымпел, ходила по ночам по рукам передовиков производства.

Сегодня таким передовиком стал я. И вчера им был я. А вот позавчера в лидеры вдруг выбился Игорь, и Варвара провела ночь с ним. Нет, я не ревновал. Хотя бы потому, что столь сильные эмоции не умещались в тесных рамках моего нынешнего существования. Да и к Варваре я не относился всерьез. Для меня она была не более чем женское тело для удовлетворения естественных потребностей.

И все же нечто похожее на возмущение шелохнулось в моей покойной душе, когда, вернувшись к ней со шлиховыми пробами, я застал ее в объятиях нашего охранника. Он беззастенчиво прижимал ее к себе, шарил рукой у нее под брезентовкой, а она бессовестно подыгрывала ему. Они сидели на расстеленном у палатки матраце, и еще бы чуть-чуть, легли бы на него, понятно, для чего. Но я им помешал, и охранник злобно, исподлобья глянул на меня.