Старуха-мать мне нравилась, тракторист — нет, поэтому в их спорах я была всегда на стороне матери. Но не только этим я его раздражала. Видно, сам мой вид — загорелый, дачный, беспечный — был ему неприятен. Не последнюю роль в ухудшении наших отношений сыграл велосипед «Орленок», так и не купленный в Москве, хотя просил нас об этом тракторист неоднократно.

«Орленка» сосед придумал для сына Сережи, единственного ребенка в деревне, которому предстояло осенью идти в первый класс. Все советовали отдать мальчика в интернат, чтобы не месил он грязь по бездорожью в поселок, не плутал по зимним полям. Но тракторист категорически отказывался. Если и была у него к кому-нибудь нежная привязанность, то это к сыну, хоть и ругал он его на всю деревню за малейшую провинность. Сережа, толстый шепелявый мальчик, пользовался пока единственным видом транспорта — «конем богатырским неозвученным», эдаким розовым пластмассовым чудом на колесах. Представить его на «Орленке» было трудно. У меня дух замирал, когда я представляла, сколько затрещин и брани высыплет отец на его белокурую голову. Жалко мальчика. Но родители рисуют для детей свои картины счастья и для их реализации идут на любые жертвы.

Просьба купить «Орленок» была вначале высказана в виде жалобы, де, позарез нужен велосипед, де, привезли в поселок двадцать штук, поехал, а все уже расхватали. «Всем “Орлята” понадобились, — осуждающе гудел тракторист, — а где напасешься? Это в Москве с ними просто…» Слово «орлята» он произносил ласково, с крестьянской значительностью, и казалось, что речь идет о малых птенцах, которых надо достать в инкубаторе и вырастить в могучих птиц.

Потом просьба была высказана достаточно ясно. Тракторист обругал меня за невыкошенный бурьян. «Заросли, понимаешь, по уши дерьмом, — кричал он, топча наш угол лужайки. — А ведь можно по-хорошему. Купили бы “Орленок”, разве бы я сам не выкосил? Косу бы отбил и в два счета… Я ж заплачу». Мне было жалко бурьяна. Лопухи, метровая сныть, крапива были такие зеленые, сочные, поутру на зонтиках сныти блестела роса, вечерами в них сияли светлячки. Все это напоминало детство, дачу. Я отмолчалась, вопрос с бурьяном и «Орленком» остался открытым.

Через неделю попросила у старухи яиц. В деревне я чаще расплачивалась не деньгами, а гречкой или пшеном. Старуха сразу заплакала, запричитала:

— Какие яйца, Ань? Куры-шалавы если и несутся, то прячут яйца, все хотят цыплят высидеть. А зачем они мне? Вчера двоих коршун унес. Ань, как жить?

Я уже не рада была своей просьбе. В разгар старухиных жалоб на крыльцо вышел тракторист и сказал четко и строго:

— «Орленка», Ань, купи. Тогда я тебе сколько хочешь яиц достану.

— Да на кой Серёньке «Орленок»? — запричитала старуха. — Осенью тракторы в грязи вязнут. Куда он на «Орленке»?

Не дослушав конца разговора, я сбежала в лес за земляникой.

Велосипед мог купить муж. Он приезжал к нам каждую субботу. Когда «Запорожец» подруливал к крыльцу, оба они, и муж, и машина, выглядели такими усталыми, запыленными, что я забывала напомнить про «Орленка». Кроме того, муж уже пытался его купить, этот велосипед, но просьба соседа оказалась вовсе не простой. «Орлята» по неведомым причинам перешли в разряд дефицита. Это значит, где-то он есть, кто-то его покупает, а для нас они что луна в небе.

— Тетя Анечка, бежим скорее. Юрка на пальму залез, а слезть не может.

Это Поленька прибежала за мной и, испуганно сверкая глазами, погнала по деревне в длинный лог, где росли старые осины. Гладкими стволами и разлапистой кроной вверху они действительно напоминали пальмы.

На месте событий я застала всю компанию: Дочку, она стояла под осиной и била копытом землю, Тузика, он неподвижно сидел поодаль, Матвея, удобно сидевшего на удобном суку ракиты с календарем под мышкой. Видно было, что никто на ракиту Матвея не загонял, им руководила легкая зависть и желание приобщиться к чужой опасности, а где-то вверху, в осиновой метелке, беззащитно туда-сюда мотался от ветра мой сын и с ужасом смотрел вниз.

— Не можешь слезть, да? — крикнула я и поняла, что Юрка меня не слышит, звук не доходил до той невообразимой высоты.

Что делать? Это только в кино приезжают по первому зову пожарники, выдвигают лестницу и растягивают брезент, чтобы поймать ненароком упавшее тело. А в деревне — кто?

— Могу, — закричал вдруг Юрка и, ловко обхватив руками-ногами осиновый ствол, стал спускаться. Когда до земли осталось не более трех метров, он остановился. — Отгоните эту бесноватую. Не на спину же ей мне прыгать!

Но Дочка уже сама отошла от осины и побрела прочь. Только тут поняла я Юрку. Ему было легче придумать страх перед высотой, чем сознаться, что он боится корову, боится смертельно и не знает, как выйти из этого положения.

На следующий день приехал муж.

— Ну, как вы тут, мои хорошие?

— Землянику собираем, затменья ждем, и еще у нас коррида.

— Хорошо живете, — вздохнул муж, — а у нас жара, все разъехались, работы много, план горит.

— Нет, ты меня не понял. У нас совсем не так хорошо, как ты думаешь, — и я стала жаловаться на Юрку, на корову, которую он дразнит.

— Рога у нее подпилены, но и такими рогами она сможет с ним управиться. Что делать?

— Я думаю, ты преувеличиваешь, — увещевал меня муж. — Подумаешь — корова! Юрку надо просто отвлечь. Он натура деятельная, а ты нянькаешься с ним. Ему нужны хорошие мужские интересы. Дай ему в руки топор, рубанок. Пусть он помогает тебе по хозяйству. Придумай что-нибудь. Клин клином.

Легко сказать — пусть помогает. Его за водой на ключ пошлешь, исчезнет на полдня. Ругай его — не слышит, наказывай — не понимает. Надо находиться с ним неотлучно.

Надо прощаться с лесом. Земляника сходила, но лес не терял своей прелести, он стал словно домом родным, и меня неодолимо тянуло в сосняк, где появились маслята и росла дикая малина, к старому муравейнику на перекрестке тропинок, там я нашла несколько белых.

Но Юрка не любит лес, ему там скучно. Юрка любит реку, значит, будем ходить на пляж и сидеть там целый день. Река настолько обмелела, что корневища ивняка обнажились, словно всегда росли посуху, и даже листья кувшинок пытаются вылезти на берег. Поленька делает из кувшинок бусы и браслеты. Она украсила ими себя и мальчишек, у которых вдруг проснулась первобытная страсть к красоте.

Если надоест плавать, читать и загорать, можно присоединиться к ребятам, которые… В инженерной науке это называется регулировать сток. Они изменили русло ручья, построили на нем плотины и заводи, образовавшиеся островки украсили разноцветными камнями и заводями, на перепадах поставили трубки «дикой барыни» с вырезанными, как на флейте, отверстиями. Из каждой дырочки стала бить дрожащая струйка воды.

Каждый день на пляж приходил старик-пенсионер, житель крайней избы. Сам он давно уже горожанин, дом остался от матери. Теперь он каждое лето проводит в родной деревне.

— Какие сады здесь были, — вздыхает он, словно угадывая мои мысли. — У реки сейчас все кустами заросло, а раньше капуста была — во! — пенсионер обхватывает руками что-то метровое.