– Как вкусно.

И Глори, словно только этого и ждала, облегченно улыбнулась.

– Многие не любят капусту. Мне часто говорят об этом. Но папа считает, что с ветчиной она очень хороша.

Джефф безразлично относился к капусте, по крайней мере раньше, но сейчас он отдал должное всему, что принесла Глори. Все было восхитительным на вкус.

– Хорошо встретила Новый год? – спросил он, не отрываясь от еды.

– Ага, – кивнула она.

– А что ты делала?

– Папа взял меня с собой в гости к Шмидтам. Они живут немного дальше по берегу.

– Это ваши друзья?

– Ага. Они очень хорошие. На самом деле я хотела пойти в кино, но папа не любит кино. Он говорит, что от него мало пользы.

– От некоторых фильмов действительно, – согласился Джефф и подумал о Дебре, которая в шестнадцать лет смотрела много такого, что ничуть не нравилось ему. Но Лаура была уверена, что она достаточно взрослая, чтобы понимать то, что она смотрит, и Джефф никогда не перечил. Вероятно, папа Глори обладал большим влиянием в своем доме, чем Джефф в своем.

На минуту он погрузился в размышления о доме.

– А где твоя мама?

– Умерла, – легко откликнулась Глори.

– Прости.

– Ничего. У меня есть папа. – И казалось, ей этого было вполне достаточно.

Джефф поел под пристальным взглядом Глори. Всякий раз, когда он поднимал на нее глаза, она улыбалась, но не начинала разговора, что было полной неожиданностью для Джеффа. У Лауры всегда была наготове какая– нибудь фраза, да и Дебра не терялась, тут же вступая в разговор.

Но ирония судьбы заключалась в том, что Глори молчала как раз тогда, когда он действительно хотел услышать звук человеческого голоса.

– Ты всегда помогала ему в столовой? – спросил поэтому Джефф.

– Когда я ходила в школу, то помогала ему меньше, но теперь я больше не хожу в школу, поэтому могу быть с ним постоянно.

– Ты, наверное, хорошо училась в школе. Ты хорошо говоришь.

Глаза ее вспыхнули, и она улыбнулась, потом вздохнула и перевела взгляд на книги.

– Это была специальная школа.

– Какая?

– Папа говорит, для тех, кто нуждается в особой помощи. Когда я была маленькой, то хорошо училась, но потом со мной произошел несчастный случай, и у меня появились проблемы со чтением и не получалась математика. Поэтому папа отправил меня в Лонгфелло. – Она встала и подошла к книжной полке. – Ты прочитал все эти книги. Ты, наверное, очень умный.

– Нет. Но я люблю читать.

– И я. Но это так трудно.

Джефф пожалел, что ему ничего не известно о дефектологии. Но уже в следующее мгновение ему захотелось побольше узнать о Глори, потому что если с ней был несчастный случай, дело, возможно, вовсе не в недостатках развития.

– Читать не труднее, чем заниматься чем-нибудь другим, – сказал он. – Все дело в практике.

– Папа тоже так говорит. И я читаю, но это так трудно.

– А что ты читаешь?

– «Нэшнл Джиогрэфик», – ответила она. – Папа подарил мне подписку на прошлый мой день рождения, и теперь я каждый месяц получаю журнал. Там такие красивые картинки. – Она понизила голос. – Иногда я просто рассматриваю картинки. Папа очень расстроится, если узнает об этом, но в рассказах так много неизвестных мне слов, гораздо легче просто рассматривать картинки. – И, словно осознав сказанное, она вся поникла. – Я не тупая. Просто иногда… мне сложно.

Джеффа переполнила нежность к ней.

– Конечно, ты не тупая. Ты умная и трудолюбивая. К тому же у меня в гостях никогда еще не было такого симпатичного человека. Поэтому, прошу тебя, сядь, пожалуйста, и поговори со мной еще немного.

Она взглянула на него с облегчением, и даже с довольным, хотя и смущенным видом.

– Мне пора возвращаться домой, – тихо проговорила она, пряча руки в карманы. – Папа будет волноваться. Он хотел пойти со мной, но не очень хорошо себя чувствует, поэтому я сказала, что схожу одна и сразу же вернусь. Так что мне пора.

Джефф встал, посмотрел на пищу, принесенную ею, и его снова захлестнула волна нежности. Он бы очень хотел, чтобы она осталась. Но ему была понятна тревога ее отца. Он неохотно поднял пустой рюкзак и уже собирался передать ей, как в дверь раздался громкий стук. Звук был настолько громким и неожиданным, что Джефф подскочил. Он кинул взгляд на Глори, замершую с испуганным видом, и на мгновение у него мелькнула мысль, что все-таки она его каким-то образом выдала.

– Это папа, я знаю, это папа, – промолвила она и, пока он стоял не двигаясь, точно парализованный, подошла к двери и открыла ее.

– Все в порядке, папа. Я же говорила тебе, что со мной все будет в порядке. Я принесла Ивану еду и посидела с ним минуточку, но я уже собиралась уходить, так что тебе совсем незачем было приходить за мной. Мне показалось, ты говорил, что целый день хочешь провести в тепле.

Гордон внимательно оглядел ее, потом перевел взгляд на Джеффа.

– Я начал волноваться, – произнес он хриплым голосом.

– С ней все в порядке, – заверил его Джефф.

– Я начал волноваться, – повторил Гордон, не спуская с Джеффа взгляда. – Глори не такая, как все. Вам бы это не мешало знать.

– Конечно.

– Папа…

– Она не такая, как другие девушки, – предостерегающе заметил Гордон. – Она добрая и нежная, и, может, ей и будет скоро тридцать, но три года из них она проспала, а когда проснулась, то стала моложе, чем была до этого, – и он разразился тяжелым надрывным кашлем.

– Папа…

– Так что имейте в виду, я слежу за Глори. Она простая. И я не хочу, чтобы вы ее обижали.

– Я ни за что на свете не обижу ее, – воскликнул Джефф.

– Я запомню ваши слова. – Гордон поплотнее запахнул пальто, протянул руку Глори и добавил уже более мягким тоном: – Я бы еще полежал. Так что пойдем домой.

Глори повернулась к Джеффу и посмотрела на него с извиняющимся и одновременно хитрым видом.

– Прости. Папа слишком много волнуется. Придешь завтра к нам?

– Да, и, пожалуйста, не извиняйся. – Джефф перевел взгляд на стол: – Ты принесла мне потрясающий новогодний обед. Спасибо тебе. Спасибо вам обоим.

Глори еще раз робко улыбнулась, и они вышли с Гордоном за дверь. Джефф проследил, как пикап тронулся вниз по грязной дороге. Когда машина исчезла из вида, Джефф закрыл дверь и вернулся за стол доедать принесенный Глори обед.

Пока ел, он думал о Глори, и о Гордоне, и о всех прочих, с кем ему довелось здесь познакомиться. Он не мог сказать, что знал их, особенно в том смысле, в каком Лаура употребляла это слово, подразумевая под ним общность мыслей, воспитания, интересов. Но он не считал это обязательным. Почему друзья должны непременно обнажать друг перед другом свои души – он не понимал этого, почему они должны делиться друг с другом всем? Что он представлял собой глубоко внутри, о чем он думал – не могло касаться никого, кроме него самого, да это и не имело никакого значения в повседневной жизни.