Медсестра не заметила, как подошел официант. Он наверняка слышал ее последние слова, и теперь ему было так же неловко, как и Тома. Стараясь не привлекать к себе внимания, он поставил напитки на стол и ретировался.

– Как странно, – заметила Полин, – мужчины без конца шутят на тему секса, но стоит девушке заговорить о нем серьезно, как все в ступор впадают. Один краснеет, другой что-то мямлит, третий в окно уставился. Видимо, это их пугает.

– Поскольку люди еще не вымерли – выходит, нас это все-таки больше привлекает, чем пугает. После его ухода вы живете одна?

– Мужчины решительно отбрасывают мою кандидатуру, когда узнают, что я мать-одиночка. Мало кто из них заботится о собственных детях, что уж говорить о чужих… Я нахожусь в том возрасте, когда этот вопрос женщине задают сразу. И вердикт всегда однозначен. Если у вас есть ребенок, вам автоматически приплюсовывается двадцать лет. Если у вас его нет, значит, с вами что-то не так… Пожалуй, хватит говорить обо мне. Вот вы, доктор, каким были кавалером до того, как отбыли в свою гуманитарную миссию?

– Дольше всего я прожил с матерью Эммы. Мы прекрасно ладили. Я не успел представить свое будущее с ней, но думаю, у нас бы все получилось. В ту пору я, видимо, был слишком увлечен работой, чтобы осмыслять свои чувства. Я был дурак.

– А потом?

– Ничего примечательного… Мне сложно об этом говорить, я не привык к таким беседам.

– Я тоже. Мои лучшие подруги либо брошенки, либо разведенки, поэтому мы стараемся выбирать более веселые темы для разговоров, когда встречаемся.

Официант на цыпочках вернулся к столику.

– Вы готовы сделать заказ?

– Я буду филе дорады с соусом песто и овощным рагу.

– Мне то же самое, – подхватил Тома, даже не заглянув в меню.

– Зачем брать одинаковые блюда? Если мы закажем разное, то сможем пробовать друг у друга.

– Я отвык выбирать блюда в ресторане. Я в них ничего не понимаю. На самом деле мне все равно, что есть. К тому же я не выношу, когда роются в моей тарелке.

– Теперь я понимаю, чем вы мне напомнили Аттилу. Гав! Прочь от моей миски!

Официант вежливо кашлянул, чтобы напомнить о своем присутствии.

– Что будете пить?

– Что вы нам посоветуете? – спросил доктор.

– Сен-веран прекрасно подойдет.

– Полагаемся на ваш выбор.

Когда официант ушел, Полин наклонилась к доктору.

– Вы задумали нас напоить, доктор?

– В чем вы меня подозреваете? К тому же, раз у нас зашел откровенный разговор, я должен вам признаться, что натощак я более предприимчив.

На этот раз покраснела Полин.

* * *

Они поужинали, беседуя о работе Тома в гуманитарных миссиях, о Тео, о своих подопечных и о том, какого мужчину хотела бы встретить Полин. Не раз и не два Тома ловил себя на мысли, что вполне соответствует этому описанию. Интересно, он действительно имел столько общего с фантазиями Полин, или она постаралась, чтобы ее «предпочтения» напоминали его черты, или же он сам пытается втиснуться в этот сказочный костюм? Слишком много вопросов. Мужской мозг не способен адекватно реагировать на проблемы, поднимаемые женщинами.

Во время десерта они уже смеялись над самыми неудачными моментами в своей жизни. Тома взахлеб рассказывал о том, что чуть не утонул в колодце, отравленном повстанцами, и потерял около двух литров крови, сражаясь в палатке с лаской.

Полин хохотала, вспоминая, как ее бросил парень в день ее двадцатипятилетия. Она радостно поведала, как вне себя от ярости бомбардировала своего новоиспеченного бывшего подарками, которые он успел ей преподнести за время их романа и с которых еще час назад она любовно стирала пыль. Безделушка, со всей силы брошенная разъяренной женщиной с третьего этажа в идиота, пытающегося завести внизу свой мотоцикл, легко превращается в снаряд. Мораль: делая кому-то подарок, учитывай его баллистические свойства. Никто не знает, как все обернется. Если бы тот клоун с мотоциклом об этом подумал, никогда не стал бы дарить ей трехкилограммовую глиняную фигуру ламы, которая вдребезги разнесла его задний фонарь. Вдохновленная этим метательным достижением, Полин продолжила атаку, пока не угодила ему в шлем стеклянным снежным шаром. При столкновении сувенир из Нью-Йорка взорвался со страшным грохотом.

Доктор с медсестрой вели психотерапевтическую беседу, от которой даже бывалого психиатра хватил бы удар. Прекрасное бургундское вино отчасти способствовало веселому перечислению бесславных приключений.

Полин вытерла выступившие от смеха слезы.

– Вы обратили внимание на одну вещь? – задумчиво спросила она. – Ваши ужасные злоключения связаны с вопросами жизни и смерти, тогда как у меня – сплошь сердечные страдания.

– Вы любили много раз, а мне никогда не хватало на это смелости. Оглядываясь назад, я думаю, что рисковать своим сердцем гораздо опаснее, чем рисковать жизнью.

Чтобы скрыть, как ее взволновало это замечание, Полин устремила взгляд на часы.

– Какая жалость, уже поздно, мне нужно забрать сына до одиннадцати вечера…

– Вы выиграете время, если поедете за ним прямо сейчас. Не нужно меня подвозить, я вернусь пешком. Если честно, я туда не тороплюсь…

– Папа волнуется за дочку?

– Нет, не волнуется. Я боюсь, как бы она не разочаровалась в жизни или в Ромене…

– Я понимаю, что вы чувствуете по отношению к Эмме. Я тоже боюсь за Тео. По-другому, конечно, но страх меня никогда не покидает. Таков печальный удел родителей!

Полин немного помолчала и уже не так весело добавила:

– Вот бы у меня был отец, который тревожился бы за меня так, как вы тревожитесь за свою дочь.

Не решаясь поднять на Тома взгляд, она произнесла:

– Знаете, доктор, вы неловкий, вы не умеете одеваться, вы словно вчера на свет родились, настолько вы не адаптированы к нашей жизни, но что-то в вас такое есть. Когда я наблюдаю за вами – за тем, что вы делаете, чего пытаетесь достигнуть, о чем мечтаете, – то думаю, как невероятно повезло людям, которым вы помогаете.

В мозгу Тома немедленно случился новый взрыв эмоций. На этот раз – хотя некоторые еще неслись вскачь – многие взбирались на деревья и качались на ветвях, в то время как остальные с нелепыми криками откладывали яйца и рыли норы.

«Ваше платье вам очень идет». Это все, что он сумел ей ответить. Трудно быть мужчиной.

Они направились к машине, пройдя через площадь возле медицинского училища. Тома погладил в знак приветствия вырезанного на дереве котенка, которого он теперь видел редко и по которому скучал.