созерцания Бога, уклонился от умного к Нему восхождения, как бы замкнулся в себе, предался «рассматриванию себя». И тогда вспыхнули и разгорелись в нем страсти и пожелания и распалась, раздробилась его жизнь. Люди впали в «самовожделение», душа от мысленного обратилась к телесному и забыла, что сотворена по образу благого Бога; как-то выйдя из себя самой, она «останавливается мыслью на не сущем», воображает его и становится «изобретательницею зла». Ибо зло есть не сущее, не имеет образца для себя в сущем Боге и произведено человеческими примышлениями. Множество столпившихся в душе телесных вожделений заслоняет в ней то зеркало, в котором она могла и должна была видеть Отчий образ. Она не видит уже и не созерцает Бога Слова, по образу Которого сотворена, но носится мыслью по многим вещам и видит только то, что подлежит чувствам. Это – некое опьянение и кружение ума… Преступление заповеди лишило первозданного человека мысленного света, возвратило его в «естественное состояние» и чрез это поработило его «естественному» закону тления. Осуетилась мысль, отравленная чувственным пожеланием. И стало человечество погружаться во мрак язычества.

В грехопадении обеднел человек, расторглась природа и благодать. И понадобилось воссоединение, «обновление» твари, «обновление созданного по Образу», восстановление утраченной благодати Божия Образа. Слову, как Творцу, или Демиургу, «подобало восприять на Себя и обновление дел». И это совершилось: Слово плоть бысть… Воспринято Словом все человеческое естество, и в этом восприятии, оставаясь подобным нам, оно просветлевает и освобождается от естественных немощей, – «как солома, обложенная каменным льном, который, как сказывают, противодействен огню, уже не боится огня, находя для себя безопасность в несгораемой оболочке»… Обреченное «по природе» на тление человеческое естество было создано и призвано к нетлению. Изначальное причастие «оттенкам» Слова было недостаточно, чтобы предохранить тварь от тления. Если бы за прегрешением не последовало бы тление, то было бы достаточно прощения и покаяния, – ибо «покаяние не выводит из естественного состояния, а прекращает только грехи». Но смерть привилась к телу и возобладала в нем… Конечно, по всемогуществу Своему Бог мог единым повелением изгнать смерть из міра. Но это не исцелило бы человека, уже обыкшего неповиновению. И справедливость Божия не была бы при этом соблюдена. В таком прощении сказалось бы могущество Повелевшего, но человек стал бы только тем, чем был Адам, и благодать была бы подана ему снова извне. Не была бы тогда исключена случайность нового грехопадения. А чрез Воплощение Слова благодать сообщается человечеству уже непреложно, делается неотъемлемой и постоянно пребывает у людей. Слово облекается в Тело, чтобы переоблачить его в жизнь: чтобы не только предохранить его внешним образом от тления, но еще и приобщить его к жизни. Ныне «облечено Тело в бесплотное Божие Слово и таким образом уже не боится ни смерти, ни тления, потому что оно имеет ризою жизнь и уничтожено в нем тление»… Слово изначала пребывало в міре, как в неком великом теле, устрояя и оживотворяя его. И было прилично явиться Ему и в человеческом Теле, чтобы оживотворить его. На человеке был уже начертан лик Слова, и когда загрязнился он и стал невиден, «подобало восстановить его». Это и совершилось в Воплощении Слова.

Слово стало Человеком, во всем подобным нам. Св. Афанасий обычно говорит о «воплощении», но под «плотию» он всегда разумеет полного человека – одушевленное тело со всеми ему свойственными чувствами и страданиями… В силу соединения со Словом Тело освобождается от своей тленности и немощи, – «по причине бывшего в Теле Слова». Животворящая сила Слова освобождала Тело Спасителя от естественных немощей: «Христос алкал по свойству тела, но не истаевал гладом»… Тело было «удобостраждущим», доступным страданиям, но в нем было бесстрастное Слово, – и немощи приражались к Телу по попущению и по воле Слова, а не по необходимости и против воли. Господь попускал сказываться всему свойственному телу: алкать, и плакать, и даже принять смерть. Но смерть Господа была попущением Его смирения и любви, не необходимостью. Он был властен разлучиться с Телом, и оно могло умереть. Однако не могло уже пребыть мертвым, «потому что соделалось храмом жизни»… Поэтому оно сразу же ожило и воскресло – «по силе обитающей в нем Жизни». Тело не связывало Слова, но само освобождалось в Нем от своей ограниченности, – и не только от ограниченности, но и от склонности к греху. Ибо силою неизменяемого Слова само изменяемое человечество во Христе пребыло неизменяемым в добре и все обольщения были над ним бессильны. «Человечество преуспевало Премудростью, постепенно возвышаясь над естеством человеческим, обожаясь, соделываясь и являясь для всех органом Премудрости для действенности Божества и Его воссияния»… «Дела, свойственные Самому Слову, совершались посредством Тела». И в этом служении делам Божества обожалась Плоть. Человеческое преуспеяние было во Христе непогрешительным… Человеческое естество во Христе было изобильно помазано Духом уже при Крещении во Иордане. И от Него и мы стали принимать помазание, и печать, и вселение Духа, так как в Нем первом освятилась плоть. Просияние человеческой природы во Христе есть просияние всей человеческой природы в ее Начатке. Таким образом, Слово чрез воплощение снова становится («создается») в начало путей, – потому и именуется Первородным… Господь «стал братом нашим по подобию тела», и Его Плоть «прежде иных спаслась и освободилась»… Как «сотелесники Его», и мы спасаемся, или оживотворяемся, «потому что плоть наша уже как бы не земная, но Самим Божиим Словом приведенная в тождество со Словом, Которое ради нас плоть бысть»… Искупление и спасение совершилось не только в Воплощении. Оно продолжалось во всей земной жизни Господа. Господь двояко явил Свое человеколюбие: уничтожил смерть, обновил естество и – «явил Себя в делах», показал, что Он есть Отчее Слово, Вождь и Царь вселенной. Своим видимым явлением Господь показал людям, отпавшим от мысленного созерцания, невидимого Отца. Исполнением закона Он снял с нас клятву и осуждение закона. Но «тление не могло быть прекращено в людях иначе, как только смертью», и потому собственно в смерти надлежит видеть «последнюю цель» спасительного Воплощения… «Для принятия смерти имел Он Тело, и не прилично было воспретить смерти, чтобы не воспрепятствовать и Воскресению»… Крестная смерть была «приношением сходственного», исполнением общего долга. Но «Тело Господа» не могло быть удержано смертью и – воскресло; «чудным образом в одном и том же совершилось двоякое: и смерть всех приведена была в исполнение в Господнем Теле, и уничтожены в нем смерть и тление ради соприсущего в нем Слова»… Господь умер не по немощи естества,