— Никаких нагрузок. Забудьте про разгрузку ящиков с грузовика. Рекомендую вам гулять, но не больше километра в день. Нужно придерживаться диеты. Поначалу это нелегко, но со временем вы забудете свои старые привычки питания. И каждый месяц вы должны приходить к нам на осмотр.

— Отказаться от еды, сигарет, работы, досуга. Будут еще пожелания, доктор?

— Было бы замечательно, если бы вы отнеслись к этому со всей серьезностью. Мы оставим вас здесь на ночь, чтобы провести дополнительное обследование.

Когда доктор Гольдштейн выходит из палаты, мы пытаемся приободрить папу. Он смеется вместе с нами, но я вижу, что он напуган. Такое угнетающее чувство, когда видишь, что глава твоей семьи напуган.

— Мы будем делать все так, как сказал доктор, — решительно заявляет мама.

— Разве можно так жить? — возражает папа.

— Можно. Ты ведь не хочешь умереть, Антонио Сартори, так? — Мама целует папу и прижимается щекой к его лицу.

— Хорошо, уговорила, — говорит он. — Обещаю остаток жизни есть исключительно творог и салат, отрастить уши и превратиться в кролика.

Мама выпрямляется и ласково, но решительно говорит:

— Меньше всего меня волнует, в кого ты превратишься, если ты жив и здоров.

Розмари, как настоящая кума, отдает все силы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе. Она взяла на себя заботу о гостях, подготовке традиционных итальянских confetti,[59]крошечных пакетиков с миндалем в сахаре. К каждому пакетику она с тщанием привязала ленточку; они так изящно выглядят в открытой коробке в гостиной. Чтобы не отставать, мамины кузины из Бруклина сделали несколько тарелок с печеньем для каждого стола. Мама вычистила кладовку рядом с кухней и забила полки блюдами с лакомствами — печенье с абрикосовой начинкой; круглые печенья в кокосовой стружке, украшенные розовым кремом; фиговые и финиковые полоски, выложенные пирамидой, завернутые в пленку и перевязанные ленточками. Как только мама открывает дверь в кладовку, весь дом наполняется смесью запахов ванили, кокоса, лимонного сахара. Это напоминает мне Рождество. Мама стряпает к каждому празднику.

— Не знаю, понравится ли тебе это, но так принято делать в Бруклине, — говорит Ро, вытаскивая из коробки куклу, одетую в свадебное платье. У нее пышное платье и длинная фата из тюля. Когда Розмари поворачивает ее, то она моргает глазами; у куклы ярко-розовые губы, а на подбородке нарисована родинка.

— Мы посадим ее на капот машины. — Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что Розмари продолжает сердито: — Привяжем на «паккард» Джона.

— Здорово, — говорю ей я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.

Во мне заговорила венецианская кровь. Я люблю простоту. Это у неаполитанцев принято сажать куклу на капот.

— Я была уверена, что тебе понравится.

Из другой коробки Розмари достает еще одну куклу. Она одета в атласное платье светло-коричневого цвета, как мои подружки невесты: Рут, Виолетта и Розмари, которая сама по себе еще одна кукла.

— А эта для машины, в которой поедут свидетели, — с надеждой смотрит на меня Ро.

— Это ты сшила куклам платья? — спрашиваю я.

— Да.

— Красивые. Отличные кружева. Прикрепи ее ко второй машине.

Кажется, тяжкий груз упал с плеч Розмари.

— Спасибо. Ты так много сделала, чтобы все устроить, и мне хочется, чтобы ты знала, что я тебе очень признательна. — Я крепко ее обнимаю.

— Спасибо тебе, Лю. Ты была так ко мне внимательна. — Розмари отворачивается.

— Что такое? — Хотя можно и не спрашивать. — Ты думаешь о Марии Грейс, да?

Розмари вертит в руках куклу, разглаживая каждую складочку на ее платье.

— У меня скоро будет еще один ребенок. Только это секрет. Я не сказала даже Роберто. Я подожду, пока не закончится свадьба.

Я прижимаю ее к себе еще крепче:

— Поздравляю. Мария Грейс будет ему ангелом-хранителем.

Она смахивает слезинку:

— Знаешь, кроме Роберто и наших родителей, ты единственная, кто держал ее на руках.

— Знаю. До конца жизни я буду помнить это. Иногда я вспоминаю малышку, какой приятный запах шел от ее тела, и как она устроилась на моих руках.

— Опять что-то стряслось? — входя в комнату и ставя на скамейку коробку с приглашениями, спрашивает Роберто.

— Нет, — заверяю я. — Какая свадьба обходится без слез? Любимый братец, ты забрал кольца?

— Положись на меня.

— Где будет «мальчишник»?

— В «Везувио». Где же еще? Твой жених уверен, что в Нью-Йорке только это заведение может называться рестораном. Конечно, там с ним носятся как с королем. Да и еда там отличная.

— Мы дома! — кричит мама. Они с папой возвращаются с приема у врача. Мы с Розмари и Роберто несемся в прихожую.

— Что сказал доктор? — спрашивает Роберто.

— Вы видите перед собой здорового человека. У меня сильное сердце. Паек, на котором держит меня ваша матушка, все-таки возымел результат.

— Слава богу! — обнимаю я родителей. — Я была уверена, что все будет в порядке, если слушаться доктора.

— Мне хочется выпить чаю, — улыбаясь, говорит мама.

Папа с Роберто идут за ней в кухню.

— Слава богу! — повторяет Розмари. — Теперь твоя свадьба ничем не будет омрачена.

— Сегодня последний день до вашей свадьбы, миссис Тальбот. Я выполню сегодня любое ваше желание, — говорит Джон, пока я стою на ступенях крыльца. Он берет меня за руку. Мне приходит в голову, что сегодня последний раз, когда он заезжает за мной в дом моих родителей. Сегодня последний день, когда дом 45 по Коммерческой улице будет мне приютом.

— Знаю, мы так не договаривались… — начинаю я.

— Не важно.

— Я хочу прямо сейчас увидеть наш дом.

— Хм, — раздумывает Джон. — Ты действительно этого хочешь?

— Да я просто сгораю от нетерпения!

— Тогда поехали, — прижимаясь ко мне, говорит он.

Почти всю дорогу до Хантингтона мы молчим. Когда мы сворачивает на дорогу, вдоль которой выстроились строящиеся дома, я наклоняюсь и целую мужчину, который в это время завтра станет моим мужем. Внезапно я передумываю. Я не хочу увидеть дом заранее.

— Разворачивайся, — говорю я.

— Что? — замедляет движение Джон.

— Мы возвращаемся в город.

— Кажется, ты хотела взглянуть на дом.

— Ты столько труда в него вложил. Давай все оставим как есть.

Джон настаивал, чтобы в первый раз я увидела дом именно в ночь после свадьбы. И мне хочется, чтобы завтра вечером произошло нечто особенное. Не хочу портить сюрприз ни ему, ни себе.